Она стояла одна, на проторенной в снегу тропинке, в хорошо подогнанной шинели, раскрасневшаяся от мороза, красивая. Он подошел, сказал недобро:
– Здравствуй, Таня.
Она чуть дернула шеей, прищурилась:
– Здравствуй… Витя.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он.
– А может, ты мне расскажешь? – зашипела вдруг она. – Как в любви мне признавался, а сам в это время по б…м бегал. Как пропал и даже строчки не оставил. Я как дура…
– Это кто еще пропал? – задохнувшись от возмущения, перебил ее Виктор. – Уехала неизвестно куда, даже попрощаться не зашла.
– Я записку оставила, не могла зайти никак. А ты мне врал все время. Скажи еще, что по девкам не бегал.
– Да не бегал я никуда, – возмутился он, – ты лучше дядю своего спроси, куда это я пропал. Он все расскажет. И записку я не получал.
– Опять ты врешь, – как-то неожиданно поникнув, грустно выдохнула она. – Дядю зачем-то приплел. Мне про тебя все рассказали, так что можешь не стараться. Ты теперь для меня пустое место. Дай пройти.
Он посторонился. Она прошла рядом, гордо задрав голову и обдав ароматом духов, ослепительная, грустная, чужая. Виктор длинно сплюнул ей в след. Оправдываться было бесполезно, да и просто лень. Трехдневные кувыркания с Ниной позволяли относиться ко всему совершенно равнодушно. Хотя и было над чем поразмыслить.
В тот же день в полк прибыл командир третьей эскадрильи. Был он, по летным меркам, уже немолод для своего капитанского звания, плотный, с совершенно лысой головой. На приветствие Виктора он сунул ему руку с короткими толстыми пальцами, представился: «Егор-ров». – Голос у комэска оказался басовитый, с нажимом на «р». Виктору он показался человеком спокойным, рассудительным, в общем, оставил о себе приятное впечатление. Как моментально разнесло солдатское радио, комэск на фронте еще не был. Штурманом эскадрильи назначили Лешку Соломина. Был еще старший сержант Демченко, один из немногих рядовых пилотов, уцелевших в Сталинградской мясорубке крайнего тура полка. Остальными летчиками эскадрилье предстояло еще обрасти.
Этим и занимался ЗАП. В него из всех уголков страны стекались пилоты. Одни приходили из различных госпиталей, отмеченные шрамами и наградами, другие с Дальнего Востока, жадные до войны, оббившие пороги начальства с рапортами, третьи из состава разбитых полков. Все они были разные, но они были именно летчиками и здесь надолго не задерживались. Однако в ЗАПе большинство было тех, кого назвать летчиками язык просто не поворачивался. В этом полку самой большой популяцией была многочисленная армия сержантов – вчерашних выпускников многочисленных советских авиашкол. Вчерашних недоученных курсантов быстро подучивали летать на «Яках» и щедро ссыпали в полки, немного разбавляя ветеранами и уцелевшими. Все работало так четко и быстро, что через несколько недель новый боеготовый полк отправлялся на фронт. Конвейер работал невозмутимо, шлепая воинские части, словно пирожки. Полки уходили на фронт, возвращались разбитыми, иногда совершенно без летчиков, но ЗАПу, казалось, нет до этого никакого дела. Все равно в установленный начальством срок переформирования полк, подобно птице Феникс, снова возрождался. Качество у таких частей было зачастую сомнительным, но и предложить что-то другое страна тогда просто не могла…
Такая же участь постигла и 112-й истребительный. Полк потихоньку начал пополняться летчиками.
Один из них прибыл в тот же вечер и сразу же был назначен в звено Саблина. Виктору от такого подарка командиров хотелось и плакать и смеяться. Новенький оказался невысокого росточка, круглый, словно сдобная булка, с розовыми, покрытыми белым пушком щеками.
– Товарищ младший лейтенант, сержант Рябченко прибыл под ваше командование. – Голос у сержанта оказался звонкий, в глазах восторг и собачья преданность. Еще бы – новый командир оказался дважды орденоносцем, да вдобавок с обгорелым лицом. Явный герой. У Виктора от этого взгляда заболели зубы.
– Где учились, – спросил он, – какой налет?
От ответа зубы разнылись еще сильнее. Нет, Виктор ничего не имел против Армавирской летной школы, но налет в пятьдесят два часа, из которых только шестнадцать на истребителе? И с такими кадрами ему нужно делать лучшее звено? Да командир-то, оказывается, юморист похлеще Петросяна.
Потом пилоты повалили так, словно где-то прорвало плотину. В один день прибыли сержанты, Саша Ковтун и Саша Максимов. Похожие, словно братья-близнецы, голубоглазые, с одинаково белобрысой прической а-ля полубокс. С Дальнего Востока прибыл лейтенант Вячеслав Ильин, невысокий, крепкий, с крючковатым носом и холодными серыми глазами. Максимова направили в звено Виктору, а Ковтун и Ильин достались Соломину. Появилось и политическое руководство – на должность заместителя командира эскадрильи по политической части прибыл капитан Левушкин. Виктор от такого пополнения впал в черную меланхолию. Он даже ходил жаловаться Шубину, но в ответ наслушался таких матюгов, что быстро пожалел. Комполка был злобный, нервный и задерганный: процесс переформирования шел полным ходом. Прибывали летчики и в другие эскадрильи, вскоре полк пополнил летный состав до штатной численности.
Наконец и его звено укомплектовали полностью. На должность старшего летчика прибыл старшина Сергей Кот. Был он невысок, кряжист, нетороплив, видом своим напоминал крепкий небольшой дуб. И, к неописуемой радости Виктора, Кот имел боевой опыт, о чем свидетельствовала медаль «За Отвагу». Прошлой весной он совершил шестьдесят семь вылетов на «И-16». Вылеты были в основном на штурмовку, но все равно это был боевой летчик, на которого можно было положиться.
Слаживание полка началось на Саратовском аэродроме, куда они вскоре перебазировались. Проводились занятия: по радиосвязи, матчасти, тактике. Начались первые полеты: полку выделили два стареньких «Яка» и «Ут-2». После занятий Виктор занимался со своими подчиненными. Объяснял, показывал на пальцах, ужасался их бестолковости и снова объяснял. Они не были глупыми, все схватывали на лету, просто чтобы понять некоторые вещи, нужно было хоть немного, хоть чуточку побольше налетать.
Наконец полк получил боевые самолеты. Однако вместо местных саратовских «Яков» прибыло целых два эшелона истребителей из Новосибирска. Их быстро собрали, облетали, и начались полеты в составе пары, звена, эскадрильи. Тогда-то Виктор схватился за голову. Его сержанты не умели буквально ничего. Они неплохо держались за ручку, могли взлететь на самолете, могли его посадить. Но на этом их многочисленные таланты заканчивались. Маленькие модельки самолетов прочно заняли место в карманах реглана, зачастую научить подчиненных боевому маневрированию по-другому он не мог. Каждой минуте, проведенной его летчиками в воздухе, предшествовали десять на земле, с зажатым в руке самолетиком. Он буквально вбивал им в головы все, что знал сам.
При этом Виктор понимал, что в принципе ему еще повезло. Его подчиненные получили все же лучшую подготовку, чем тот же Пищалин. Они, по крайней мере, умели кое-как выполнять на самолетах недавно введенный по программе обучения высший пилотаж, умели пользоваться радиосвязью, потихоньку учились видеть небо. Но все равно его сержанты еще не были полноценными летчиками. Они были сырой глиной, и нужно было приложить много трудов, чтобы вылепить из этой глины опытных воздушных бойцов.