– Где реглан?
Старшина хрипел, царапал горло ногтями. Шея его сперва побагровела, потом начала синеть.
– Сука, где реглан? Кончу, мразь!
Он чуть попустил ремень, и старшина с хлюпаньем втянул немного воздуха. Удавка снова впилась в шею.
– Где! Реглан! Сволочь!
Старшина забулькал, захрипел и Виктор снова чуть сбавил давление.
– В шкафу, – разобрал Виктор сквозь тяжелое сипение, – в шкафу висит.
Бухнула дверь, и в каптерку ворвался молоденький красноармеец – дневальный.
– Вон! – рявкнул Саблин, и красноармеец испуганно выскочил обратно.
Забрав у поверженного противника ключи, он открыл шкаф и сразу увидел свое, жадно схватил. Старшина уже умудрился подняться на четвереньки и Виктор, словно по футбольному мячу, пробил с ноги в живот. Тот рухнул обратно, скорчился и неожиданно принялся блевать. Саблин хотел добавить ему еще разок, но побоялся испачкаться в рвоте. Ярость сгорела бесследно, лишь руки чуть подрагивали.
Снова бухнула дверь, и в каптерку, лапая кобуру, влетел дежуривший сегодня по эскадрилье Дронов. С ужасом посмотрел на разгром в комнате, спросил:
– Что тут происходит?
– Представляешь, – криво ухмыльнулся Виктор, – реглан мой нашелся. Вот так удача! А старшина… что-то не то за завтраком съел. Верно? – Он легонько пнул лежачего ногой. – Хотя если тебе эту мразь не жалко, можешь доложить Товстолобову, и тогда наш упитанный друг пойдет кормить вшей в штрафной роте. – Дронов скривился так, словно проглотил кислятину. На его лице огромными буквами было написано: «Но почему именно в мое дежурство?»
– Впрочем, – добавил Виктор, – я думаю, что наш старшина все-таки чем-то отравился. Да? – тот захрипел и принялся кивать.
– Вот и хорошо, вот и ладушки. Ладно, Васька, – сказал он Дронову, – я в полк и на фронт, вы тут не скучайте.
– У тебя кровь на лице, – сказал Дронов, разглядывая пытающего встать старшину.
– Это бывает, – ухмыльнулся Виктор. Недавняя вспышка ярости оставила после себя опустошенность и вялость. Он шутливо козырнул и пошел искать Шубина. На сегодня было еще много дел…
* * *
…Денег не было, причем совсем, и от этого становилось очень грустно. Виктор печально поглядел на выданный старшиной сухой паек на три дня: двести грамм сахара, ржавая селедка, пара буханок хлеба и большая банка овощных консервов. Этого явно не хватало для трехдневного времяпрепровождения в компании с девушкой. Зарплата ожидалась еще нескоро, а деньги нужны были прямо сейчас, пока внезапно не оборвалась так неожиданно свалившаяся свобода.
С переформированием полка у Шубина начались какие-то проблемы, старый личный состав застрял где-то в дороге, и под это дело Виктор буквально выклянчил у командира увольнительную. Шубин долго не соглашался, видимо, имел на Саблина какие-то свои планы, но в конце концов сдался. Теперь уже озадачился Виктор – что ему делать в городе, когда нет денег? Окрыленный радостью от предстоящего отдыха, он с ходу попытался было занять денег у Шубина, но командир такую инициативу не оценил, и Виктор был послан далеко и надолго. Оставалось что-то продавать.
Собственно вещей для продажи у него было тоже небогато: часы, фляга и реглан. Синие бриджи уже вписали в книжицу вещевого довольствия, да и продать их не поднималась рука. Идею продажи реглана он отмел сразу. Вряд ли за него удалось бы получить нормальные деньги, а вещь эта на фронте, несомненно, нужная. Часы нужны, впрочем, как и фляга. Часы вообще вещь необходимая и статусная, командир без часов смотрелся как-то несолидно. Фляга давно стала предметом его гордости и черной зависти остальных летчиков. Он думал и так и этак, но так и не смог прийти ни к какому решению, жалко было все.
Город встретил его ярким полуденным солнцем, слепящим снегом и серым дымом печных труб. Прохожие на него засматривались, а он шел неспешным шагом короля жизни и улыбался. Направляясь в увольнительную, Виктор специально оделся как можно нарядней и сейчас, в начищенных хромовых сапогах, синих командирских бриджах и реглане весьма сильно напоминал образцового летчика с предвоенного агитационного плаката, привлекая своим видом внимание прохожих, особенно молоденьких женщин. Немного портила внешний вид шапка-ушанка: в фуражке он смотрелся бы гораздо представительней, а в шлемофоне более героически. Но в фуражке бродить по февральскому Саратову чревато, а в шлемофоне глупо.
В этот раз он решил не терять время, рассматривая городские достопримечательности, а с ходу пошел в комиссионный магазин. Пытался продать там часы, но за них предложили всего триста рублей, и оскорбленный Виктор ушел. Потолкался по рынку, но там потенциальных покупателей не наблюдалось. Решил продать их позже. Благо впереди было еще три дня.
Потом, прикинув время и расспросив у прохожих дорогу, направился к медицинскому институту. По его прикидкам, Нина должна была быть там. В институт пустили без проблем. Старенький вахтер почтительно на него покосился, но ничего говорить не стал, и Виктор принялся бродить по пустым коридорам. Из-за плотно прикрытых дверей слышались голоса – шли лекции. Он зашел в деканат и, представившись братом Нины, узнал, где ее искать. В деканате он стал объектом милых улыбок уже не очень молодой преподавательницы, которая даже предложила ему чаю. Виктор, на свою беду, согласился – реглан оказался не лучшей одеждой для долгого зимнего путешествия, он изрядно замерз, а до конца лекции оставалось полчаса. Расплачиваться за чай пришлось ответами на пару сотен вопросов и все это под милую улыбку собеседницы. Впрочем, эта милая улыбка только подчеркивала лошадиные зубы ее хозяйки, а взгляд ее был как у ребенка при виде мороженого. Он даже подумал, что если бы они сидели не в помещении деканата, а в какой-нибудь вечерней квартире, то быть ему изнасилованным.
В принципе это даже радовало, означая, что уродство со временем сгладилось. А в совокупности с сединой, бородой и орденами придавало ему в женских глазах вид героя-партизана. Но проверять это пока не хотелось, у него уже была женщина и ему хватало.
Спасительный звонок прозвенел неожиданно, и он, провожаемый очень грустным взглядом, пулей вылетел из деканата. В коридоре образовалось обилие студенток, и он даже растерялся. Нина нашла его сама, кинулась на шею, повисла, радостная, цветущая.
– Надолго прилетел? – спросила она, когда страсти немного улеглись и Нина, вспомнив о приличиях, наконец его отпустила.
– На три дня. Отпроситься сможешь?
– Сложно будет, – задумалась девушка, – я попробую, хотя три дня… вряд ли.
– С лекций сегодняшних уйти сможешь? – спросил Виктор. Ему хотелось, чтобы она была дома одна, без подружек.
– Еще две лекции, – Нина улыбнулась, видимо, разгадав его мысли, – со следующей никак не могу, ты извини. Семинар будет. А потом постараюсь. Ты, если что, подождешь?
– Подожду.
Мимо ходили студенты и преподаватели. Они удивленно рассматривали Виктора, косились на Нину. Но те не обращали внимания на прохожих, торопясь выговориться. Зазвенел звонок, возвещающий финал их короткого свидания, и Виктор вновь остался в одиночестве. Минуты текли медленно, он слонялся по коридорам, успел покурить в туалете, а занятие все не кончалось. Он даже подумал о прогулке по окрестностям института, но идти на мороз не хотелось. Как и не хотелось идти в деканат, на чай – преподавательница тогда активно зазывала.