— Нет… Кроме вас и губернатора, летит только мадам Буссар, которая не любит отпускать мужа одного в полёты над джунглями, пилот и комендант местного гарнизона, подполковник Анжелини, который участвует в инспекции.
— Я встречал его?
— Не думаю, но он вам понравится… Это блестящий, остроумный человек… Дока в военных делах… Был когда-то офицером разведки в Марокко, один из питомцев вашего маршала Лнотея. Молодой, а уже в чине подполковника… Будущность блестящая…
— Скажите, а долго ли нам лететь?
— Какое там! Час над джунглями до дельты, потом километров сто над пляжем — и вы на месте.
Прощальный обед во «дворце» прошёл очень мило. На нём присутствовал подполковник Анжелини, которому надлежало подготовить всё к отъезду. Этого подполковника можно было принять за капитана. Он был молод годами и душой, говорил много и увлекательно. В нём чувствовался склонный к парадоксам, подчас дерзкий ум человека очень образованного. Анжелини лучше губернатора был осведомлён о нравах туземцев, об их тотемах и табу, и, к моему большому удивлению, мадам Буссар вторила ему с полным знанием дела. Губернатор с откровенным восхищением слушал жену и время от времени украдкой поглядывал в мою сторону, чтобы проверить, какое впечатление она производит на меня. После обеда он увёл Анжелини и Дюга в свой кабинет, чтобы обсудить с ними какие-то неотложные дела, я остался наедине с Жизель. Она была кокетлива, а я легко попадаюсь на эту удочку, и, почувствовав, что я возымел к ней доверие, она тотчас заговорила со мной о подполковнике.
— Какое он на вас произвёл впечатление? — спросила мадам Буссар. — Вам, писателю, он должен нравиться. В этих краях он незаменим. Муж во всём на него полагается… А я здесь чувствую себя в некотором роде изгнанницей, и Анжелини вносит в нашу жизнь дыхание Франции… и света… При случае заставьте его почитать вам стихи. Это ходячая антология.
— Что ж, я воспользуюсь этим во время полёта.
— Нет, — возразила Жизель, — в самолёте вы ничего не услышите из-за шума пропеллера.
Часам к десяти вернулись губернатор с подполковником, и вскоре после этого мы все разошлись, потому что вылет из-за ожидавшейся непогоды был назначен на четыре часа утра.
Когда чернокожий бой разбудил меня, небо хмурилось. С востока дул резкий ветер. Я налетал на своём веку много тысяч километров и поэтому сажусь в самолёт без всякой опаски. И всё же я недолюбливаю полёты над джунглями, где негде приземлиться, а уж если и удастся сесть на какой-нибудь прогалине, всё равно мало надежд, что тебя обнаружат пилоты, отправленные на поиски.
Спустившись к завтраку, я увидел за столом лейтенанта Дюга.
— Сводка скверная, — озабоченно сообщил он. — Пилот советовал отложить вылет, но патрон и слышать об этом не хочет. Он уверяет, будто ему всегда везёт и к тому же сводки чаще всего врут.
— Будем надеяться, что губернатор прав: у меня вечером лекция в Батоке, а туда можно добраться только самолётом.
— Мне храбриться легко, — заметил Дюга. — Я не лечу. Но я и в самом деле согласен с патроном. Катастрофы, о которых предупреждают заранее, никогда не случаются.
Вскоре в столовую спустились губернатор с женой. Он был в белом полотняном кителе, на котором выделялась орденская планка. Мадам Буссар. в элегантном спортивном костюме, казалась его дочерью. Она ещё не стряхнула с себя сон и была молчалива. На взлётной дорожке (громадной просеке, вырубленной среди леса) нас ждал подполковник, который с насмешливым вызовом поглядывал на предгрозовое небо.
— Помните, — спросил он меня, — как Сент-Экзюпери описывает воздушные ямы в горах? А воздушные ямы над джунглями куда хуже. Впрочем, вы сами убедитесь. Приготовьтесь к пляске… Вам было бы лучше остаться, мадам, — обратился он к жене губернатора.
— Об этом не может быть и речи, — решительно заявила она. — Если все останутся, и я останусь, если все летят, я тоже лечу.
Лётчик отдал честь губернатору и отошёл с ним в сторону. Я понял, что он пытался уговорить Буссара отложить вылет, но потерпел неудачу. Губернатор вскоре вернулся к нам и сухо объявил:
— Пора.
Через несколько минут мы уже летели над морем джунглей. Шум пропеллеров заглушал голоса. Нахлестываемый ветром лес трепетал, точно холка породистого жеребца. Мадам Буссар закрыла глаза, я взял было книгу, но самолёт сотрясался так, что мне пришлось её отложить. Мы летели на высоте примерно тысячи метров над джунглями среди чёрных туч, в сплошной пелене дождя. Было жарко и душно. Время от времени самолёт словно проваливался в пропасть, с такой силой ударяясь о слои более плотного воздуха, что, казалось, крылья не выдержат.
Не стану описывать вам это кошмарное путешествие. Вообразите сами: ураган, усиливающийся с каждой минутой, вздыбленный самолёт и пилота, время от времени поворачивающего к нам встревоженное лицо. Губернатор был невозмутим, его жена по-прежнему сидела, закрыв глаза. Так прошло больше часа. Вдруг подполковник взял меня под руку и притянул к иллюминатору.
— Глядите! — крикнул он мне в самое ухо. — Прилив… Дельту затопило.
Моим глазам и в самом деле представилось необычайное зрелище. Там, где обрывался чёрный массив деревьев, не было видно ничего, кроме воды, воды без конца и края, такого жёлтого цвета, точно море сплошь состояло из жидкой грязи. Подгоняемые яростными порывами урагана волны шли приступом на лес и, казалось, частично уже затопили его. Пляж исчез под водой. Пилот нацарапал карандашом какую-то записку и, полуобернувшись, протянул её подполковнику, а тот показал мне.
«Никаких ориентиров. Радио молчит. Не знаю, где приземлиться».
Подполковник встал и, держась за спинки кресел, чтобы не упасть при толчках, направился к губернатору — передать слова пилота.
— Хватит ли у него горючего, чтобы изменить курс и вернуться?
Подполковник передал вопрос пилоту и вновь возвратился к губернатору.
— Нет, — спокойно сообщил он.
— Тогда пусть снизится и поищет, не осталось ли где-нибудь незатопленного островка или косы. Другого выхода у нас нет. — И обернувшись к жене, которая открыла глаза, сказал: — Не пугайтесь, Жизель. Это прилив. Мы попытаемся где-нибудь приземлиться. Там мы переждём, пока ураган утихнет и нас найдут.
Она встретила это зловещее известие с поразившим меня самообладанием. Самолёт резко пошёл на снижение. Я ясно различал огромные жёлтые волны и в грязноватой дымке — деревья, гнувшиеся под порывами ветра. Пилот вёл машину над границей моря и леса, ища прогалину или кусочек берега. Я молчал и думал, что мы погибли.
«И во имя чего? — размышлял я. — За каким чёртом понесло меня на эту проклятую галеру? Чтобы прочитать лекцию двум или трём сотням равнодушных слушателей? На кой черт пускаться в эти бесполезные путешествия? А впрочем, от смерти всё равно не уйдёшь. Не здесь — так в другом месте. Я мог попасть под грузовик на окраине Парижа, погибнуть от болезни или шальной пули… Словом — будь, что будет».