— Одной капли вполне хватит, — повторил он.
— Как это мило! — воскликнула молодая женщина. И купила прозрачный муравейник.
— Друг мой, вы ещё не видели моих муравьёв? Белоснежная ручка с наманикюренными пальчиками держала стеклянный муравейник. Мужчина, сидевший рядом с молодой женщиной, залюбовался её склонённым затылком.
— Как с вами интересно, дорогая… Вы умеете вносить в жизнь новизну и разнообразие… Вчера вечером мы слушали Баха… Сегодня… наблюдаем за муравьями…
— Взгляните, дорогой! — сказала она с ребячливой порывистостью, которая — она это знала — ему так нравилась, — Видите вон ту громадную муравьиху? Это Королева… Работницы прислуживают ей… Я сама их кормлю… И поверите ли, милый, им хватает одной капли меду в месяц… Разве это не прелестно?
Прошла неделя — муравьи за это время успели надоесть и мужу, и любовнику. Молодая женщина сунула муравейник за зеркало, стоявшее на камине в её комнате. В конце месяца она забыла положить в отверстие каплю меду. Муравьи умерли медленной голодной смертью. До самого конца они берегли немного меду для Королевы, и она погибла последней.
— Бонниве был всего пятью-шестью годами старше меня, — начал Мофра, — но он сделал такую блестящую, молниеносную карьеру, что я привык видеть в нём скорее покровителя, чем друга. Я был многим обязан ему. Когда его назначили министром общественных работ, он определил меня в свою канцелярию, а когда кабинет пал, мгновенно пристроил в префектуру.
Вернувшись к власти, он взял себе портфель министра колоний. В ту пору я был неплохо устроен в Париже и просил Бонниве оставить меня на этом месте. Мы по-прежнему были дружны и часто встречались в семейном кругу — то у него, то у меня дома. Бонниве обожал свою жену Нелли, женщину лет сорока, всё ещё миловидную и словно созданную для роли супруги министра. Я был женат уже десять лет, и, как вы знаете, мы с Мадлен жили душа в душу.
Как-то в начале июня супруги Бонниве пригласили нас пообедать в одном из ресторанов Булонского леса. Нас было шесть человек, мы очень мило провели время, и к полуночи нам ещё не хотелось расходиться. Бонниве, который был в ударе, предложил отправиться на ярмарку в Нейи. Когда Бонниве сидит в министерском кресле, он любит разыгрывать Гарун-аль-Рашида и слышать, как толпа провожает его шёпотом: «Глядите, Бонниве!»
Три немолодые супружеские пары, которые тщетно пытаются обрести в ребяческих забавах очарование далёкого детства, являют взору довольно печальное зрелище. Мы выиграли в различных лотереях макароны, стеклянные кораблики и пряничных зверей. Потом мужская часть нашей компании сбивала в тире вращающиеся трубки и яичную скорлупу, которую подбрасывали вверх вялые струйки воды. Наконец, мы добрались до ярмарочной железной дороги, рельсы которой, сделав два-три круга под открытым небом, исчезали в туннеле. Нелли Бонниве предложила прокатиться в поезде. Моей жене затея эта пришлась не очень по душе и сиденья показались недостаточно чистыми, но она не хотела нарушать компанию, и мы купили билеты. В толчее на платформе толпа нас разъединила, и мы с Нелли Бонниве оказались наедине в двухместном купе.
Маленький поезд мчался с большой скоростью, а зигзаги дорожного полотна были умышленно расположены так, чтобы пассажиры то и дело падали друг на друга. На первом же повороте Нелли Бонниве едва не очутилась в моих объятиях. В эту минуту поезд нырнул во мрак туннеля, и то, что совершилось в следующие несколько секунд, я сам не могу объяснить. Наши поступки иногда не подвластны контролю сознания. Как бы там ни было, я вдруг почувствовал, что Нелли полулежит у меня на коленях, и стал её ласкать, как двадцатилетний солдат ласкает девчонку, которую привёл на деревенскую ярмарку. Не сознавая, что делаю, я искал её губы, и в тот момент, когда, не встретив сопротивления, я прижался к ним, вспыхнул свет. Словно по уговору, мы отпрянули в разные стороны и растерянно, в полном изумлении уставились друг на друга.
Помню, что я пытался разгадать выражение лица Нелли Бонниве. Она приводила в порядок причёску и молча, без улыбки глядела на меня. Наше взаимное замешательство длилось недолго. Поезд уже тормозил, и через минуту мы оказались на платформе, где нас ждали Бонниве, Мадлен и двое других наших спутников.
— Пожалуй, мы и впрямь уже стары для таких забав, — со скукой в голосе заметил Бонниве, — не пора ли по домам?
Мадлен его поддержала, мы добрались до Порт-Майо и тут расстались. Целуя руку Нелли, я пытался поймать её взгляд. Она беспечно болтала с Мадлен и ушла, не подав мне никакого знака.
Я не мог уснуть. Неожиданное приключение нарушило безупречную размеренность моей жизни. Я никогда не был бабником, а с той поры, как женился на Мадлен, и подавно не испытывал к этому ни малейшей склонности. Я от всего сердца любил жену, и между нами царило полное взаимное доверие. К Бонниве я питал самые дружеские чувства и искреннюю признательность. Но, несмотря на всё это, словно какой-то бес подзуживал меня: мне хотелось поскорее увидеть Нелли и понять, что было в её взгляде после той минуты самозабвения. Удивление? Гнев? Вы ведь знаете, какая самонадеянность таится в глубине души даже самого скромного мужчины. Моё воображение уже рисовало мне давнюю затаённую страсть, которая открылась внезапно, по прихоти случая. Рядом со мной на соседней постели мерно дышала во сне Мадлен.
На другой день в служебной суете мне некогда было вспоминать об удивительном происшествии. А на третий день меня позвали к телефону.
— Вас спрашивают из министерства колоний, — сказал голос в трубке. — Ждите у телефона. С вами будет говорить министр. Минутку.
У меня упало сердце. Бонниве никогда не звонил мне сам. Все приглашения и ответы на них обычно передавались через жён. Не было никаких сомнений, что на сей раз речь идёт об этом дурацком приключении на железной дороге.
— Алло! — услышал я вдруг голос Бонниве. — Это вы, Мофра? Вы не можете сию же минуту приехать ко мне в министерство?.. Да, безотлагательно… Я объясню вам при личной встрече. Хорошо, жду!
Я повесил трубку… Итак, Нелли принадлежит к той гнусной породе женщин, которые сначала искушают мужчин (я могу поклясться, что она сама в тот вечер упала в мои объятия), а потом жалуются мужьям:
«Знаешь, ты напрасно так веришь Бернару… Он совсем не такой преданный друг, как ты полагаешь!..» О, мерзкие твари!
Пока я искал такси, чтобы ехать к Бонниве, я неотступно думал, что меня ждёт. Дуэль? Я ничего не имел против, по крайней мере это самое простое решение вопроса, но со времени войны никто на дуэли не дерётся. Скорее всего, Бонниве станет осыпать меня упрёками и даст понять, что между нами всё кончено. А это конец не только очень ценной для меня дружбы, но и, без сомнения, конец моей карьеры, потому что Бонниве человек весьма влиятельный. Все прочат ему в недалёком будущем пост премьера… А как я смогу объяснить этот непонятный разрыв моей жене?
Такие мрачные мысли и даже ещё похуже теснились в моём мозгу, пока я ехал в министерство. Дело дошло до того, что я начал понимать несчастных, которые, не имея мужества вынести своё отчаянное положение, ищут выхода в самоубийстве.