Дениза ответила, что просит его приехать и переговорить. Он телеграфировал, что в Лондон съездить не может, а просит ее вернуться в Париж. Это тревожное ожидание отравило для Денизы последние дни пребывания в Англии, где ей сначала было так хорошо. Она часами просиживала в читальном зале Британского музея за одним из столиков, обитых клеенкой и образующих гигантские, расходящиеся лучами ряды; перед ней высилась стопка книг, но теперь она уже не могла заниматься. Ее взор блуждал по бесконечным рядам прилежных читателей, по залу, от которого веяло мудростью и славой… Шелли… Байрон… Милтон… Шекспир… Какие-то девушки, какие-то негры осторожно ступали по полу, устланному розовым линолеумом, заглушающим шум. «Неужели ненавистный городишко одолеет ее? Она не требует жить непременно в Париже; она готова последовать за Жаком в Шатору, в Мортань, в Марокко, в Китай; но она решительно отвергает притворную любовь, комедию денег, сварливую старость госпожи Ромийи, госпожи Пельто…»

Возле нее поблескивали под лучом солнца золоченые, яркие корешки Fortnightly Review. [30] «Искренна ли я? Действительно ли я стремлюсь только к нравственному спасению? А может быть, к победе? Может быть, только гордость не позволяет мне вернуться на улицу Карно — если не раскаявшейся, так, во всяком случае, смирившейся?» Рядом с ней какой-то низкорослый индус неистово листал огромную книгу и время от времени делал выписки. «Он собирается обходиться без англичан, — подумала она. — Он изучает право, чтобы изгнать английских судей… баллистику, чтобы одержать верх над английскими артиллеристами… Он читает эту книгу по аэродинамике, чтобы летать выше англичан… Может быть, и у меня такие самонадеянные намерения?» В сердце ее жило какое-то чувство, непоколебимое, как стальной брус, и она понимала, что собственными силами ей его не одолеть.

V

Лекции в Сорбонне должны были возобновиться только в начале ноября, а Дениза уже к пятнадцатому октября вернулась в Париж. Жак сообщил, что приедет в ближайшую субботу, но в последнюю минуту прислал телеграмму. «Сожалению, — писал он, — задерживаюсь домашним обстоятельствам. Непременно приеду будущей неделе. Нежно целую». Последующие дни были для Денизы днями гнева, тревоги и отчаяния. В четверг госпожа Вижоля подала ей письмо из Пон-де-Лэра.

«Не сердись, — писал Жак. — Знаю, ты будешь сердиться, но ты и представить себе не можешь, какие препятствия я встречаю здесь на каждом шагу. Здесь ссылаются на болезнь моего отца, на влияние твоих родственников, взывают к моему здравому смыслу. Нам нужно пожениться немедленно, Дениза; это единственное средство положить конец интригам, которых мы с тобой, в конце концов, оба не выдержим. Твоя мать, — я с нею повидался, — сочувствует нам и отлично понимает положение; в субботу она отправится к тебе и объяснит все, что происходит. Я очень огорчен, что сам не могу встретиться с тобой, но моя напускная покорность послужит нам на пользу больше, чем открытое сопротивление. Я тебя люблю и хотел бы, чтобы ты находилась возле меня».

«Я знала, что ты не приедешь, — с горечью отвечала ему Дениза. — Я знаю, что отныне ты будешь в Пон-де-Лэре, а я в Париже и что, если я соглашусь на это, то буду видеться с тобой урывками, раза два в месяц. Ах, Жак, Жак! Зачем же сдаваться на самом пороге жизни? Какие надежды ты возлагаешь на этот мертвый мир? Неужели тебе не терпится самому умереть? И зачем ты говоришь, что огорчен? Это так не вяжется с тем, как ты обычно действуешь в жизни! Право, я не могу жалеть тебя… Я повидаюсь с мамой и выслушаю, что она мне скажет по твоему поручению. Но у меня уже почти нет надежды. Кто бы поверил, что в один прекрасный день именно она явится посредницей между нами?»

Госпожа Герен приехала в субботу утром, около одиннадцати, и прямо с вокзала Сен-Лазар направилась в пансион. Госпожа Вижоля постучала Денизе в дверь:

— Мадемуазель Дениза! Мадемуазель Дениза! Ваша матушка приехала!

Когда Дениза отворила дверь, хозяйка шепнула ей:

— Какая молодая! И красивая!

Госпожа Герен стояла за ее спиной и, улыбаясь, нежно протягивала к Денизе руки. Ей, видимо, хотелось, чтобы встреча произошла так, словно они расстались только накануне, в самой идиллической семейной обстановке. Однако у нее вырвалось, хоть и очень добродушно:

— Ну и беспорядок же у тебя тут! Как у заправской студентки!

Потом она села в кресло Менико, у камина, вокруг которого валялось множество окурков; во время разговора она кончиком зонта то и дело отбрасывала их подальше.

— Я приехала с приятным для меня поручением. Я несколько колебалась, прежде чем принять его. Знаю, что ты не любишь, когда я вмешиваюсь в твои дела (ты не права в этом отношении, но что же с тобой поделаешь!). А тут Жорж мне сказал, что это мой долги к тому же инициатива в данном случае исходит не от кого другого, как от твоего жениха.

Слово «жених» покоробило Денизу, но она закурила папиросу и промолчала.

— Так вот, — продолжала госпожа Герен. — В среду у меня был Жак Пельто. Последнее время я замечала, что он все вертится возле нас. Он пришел, сказал, что любит тебя… Да, можешь гордиться, ты его совсем покорила; для него ты — божество; мне это напомнило, как относился ко мне твой бедный папочка, когда был женихом. Однако Жак не мог не признаться, что его родители против этого брака. Впрочем, тут нет для нас ничего обидного. Напротив, они считают нашу семью достойной всяческого уважения: я дворянского происхождения, отец твой из безупречной буржуазной семьи, и к тому же благодаря моему браку с Жоржем мы занимаем одно из самых почетных мест в городе. Как ты сама догадываешься, тут вопрос денежный. Они очень богаты. Это общеизвестно, и их сын мог бы рассчитывать на приданое вдвое, втрое больше твоего… Впрочем, на этом они не особенно настаивают. По словам мэтра Пельто, эта сторона дела уже не имеет такого значения, как раньше. Теперь не знаешь, кто будет богат через неделю. Молодыми людьми в наше время уже нельзя распоряжаться как вздумается, и к тому же позже… пусть это случится как можно позже… ты получишь… от дедушки и бабушки Эрпен… да и от матери… Надо все договаривать до конца… Словом, они понимают, что сын не хочет жениться ни на ком, кроме тебя, и я приехала с радостной вестью: они согласны назвать тебя своей дочерью… Как видишь, надеяться на это было трудно… Однако с одним условием.

— То есть как это — с условием? — вспылила Дениза.

— Нет, нет, не беспокойся. Ничего серьезного… Просто они хотят, чтобы ты помогла им убедить Жака, что в его же интересах принять отцовскую контору… Впрочем, он и сам уже убедился… Я с ним несколько раз беседовала на эту тему, так же как и Жорж; Жорж говорит, что он — само благоразумие. Только он вбил себе в голову, будто ты не желаешь жить в Пон-де-Лэре, и воображает, что, если ты откажешься, долг обязывает его обречь вас обоих на полуголодное существование где-то в другом городе. Я возразила ему, что это ребячество, что если ты его любишь, то согласишься жить там, где этого требует его профессия, и что я ручаюсь за твою рассудительность.