Мюриэль уставилась на него в изумлении:
— Сколько ты должен?
— Я должен попросить тебя прекратить всякие встречи с ним, — терпеливо повторил Сачеверелл. — Я не желаю, чтобы ты впредь поддерживала знакомство со своим кузеном Бернардом. Мне не нравится его вид, и я против того, чтобы моя невеста завтракала наедине с молодыми людьми.
Мюриэль как будто совсем растерялась.
— Ты хочешь, чтобы я прицепила жестянку к хвосту бедняги Бернарда?! — ахнула она.
— Я настаиваю на этом.
— Идиотина несчастная, мы же выросли вместе!
Сачеверелл пожал плечами.
— Если, — сказал он, — тебе удалось выжить, общаясь с Бернардом в детстве, нет никаких оснований искушать судьбу и впредь. Зачем сознательно подвергаться смертельной опасности, продолжая искать его общества? Вот так, — закончил Сачеверелл лаконично. — Я сообщил тебе мои пожелания, и изволь с ними считаться.
Мюриэль, казалось, не находила нужных слов. Она булькала, как закипающая кастрюлька. Впрочем, ни один беспристрастный критик не осудил бы ее за подобное проявление чувств. Не следует забывать, что в последний раз, когда она видела Сачеверелла, любой полевой цветочек в сравнении с ним сошел бы за чикагского гангстера. И вот он сверлит ее взглядом и орет, будто Муссолини, извещающий итальянских чиновников, что их оклады урезываются на двенадцать процентов.
— А теперь, — сказал Сачеверелл, — я хочу коснуться еще одного вопроса. Я желаю безотлагательно увидеться с твоим отцом, чтобы сообщить ему о нашей помолвке. Ему давно пора узнать о моих планах. Поэтому буду рад, если ты приготовишь для меня комнату в «Башнях» в ближайшую субботу. Ну, — закончил Сачеверелл, взглянув на часы, — мне пора. Меня ждут несколько дел, а твой завтрак с кузеном так затянулся, что час уже поздний. Всего хорошего. Увидимся в субботу.
Когда в следующую субботу Сачеверелл отправился в «Башни», он ощущал, что море ему по коленные чашечки. Утром он получил весомое наставление, как ожелезить свою волю, и принялся штудировать его в поезде. Самое оно! Внятное объяснение того, как Наполеон онаполеонился, и разные приемчики — как прищуривать глаза и сверлить людей взглядом, — которые сполна окупали затраты на заочное обучение. На станции Маркет-Бранксом он сошел, буквально захлебываясь уверенностью в себе. Тревожило его лишь опасение, как бы сэр Редверс в безумии не попытался высказаться против его плана. Ему претила мысль о необходимости испепелить бедного старикана за его же обеденным столом.
Сачеверелл размышлял об этом, внушая себе, что должен приложить все усилия и обойтись с полковником как можно мягче, и тут кто-то произнес его имя:
— Мистер Муллинер?
Он обернулся. У него не было сколько-нибудь весомых оснований полагать, что глаза обманывают его. Но если глаза его не обманывали, то он видел перед собой кузена Мюриэль Бернарда, и никого другого.
— Меня отправили встретить вас, — продолжал Бернард. — Я племянник старичка. Потопали к авто?
Сачеверелл не мог произнести ни звука. Мысль, что Мюриэль после сказанного им пригласила своего кузена в «Башни», лишила его дара речи. И он прошествовал к автомобилю в молчании.
В гостиной «Башен» они застали Мюриэль: уже переодетая к обеду, она бодро сбивала коктейли.
— Так ты приехал? — сказала Мюриэль.
В другое время ее тон мог бы показаться Сачевереллу необычным. В нем чудилась непривычная жесткость. В ее глазах — хотя он был слишком занят собственными мыслями, чтобы заметить это, — прятался странный блеск.
— Да, — ответил он коротко, — я приехал.
— А епискуля прибыл? — осведомился Бернард.
— Пока нет. Папаша получил от него телеграмму. Прибудет попозже. Епископ Богнорский приедет для конфирмации цвета местных балбесов, — объяснила Мюриэль, оборачиваясь к Сачевереллу.
— А? — сказал Сачеверелл. Епископы его не интересовали. Они оставляли его глубоко равнодушным. Интересовало его только объяснение того, каким образом ее отвратительный кузен оказался тут в этот день вопреки его ясно высказанному желанию.
— Ну, — заметил Бернард, — пожалуй, пойду переоденусь официантом.
— Я тоже, — сказал Сачеверелл и обернулся к Мюриэль: — Полагаю, мне предоставлен Голубой апартамент, как в тот раз?
— Нет, — сказала Мюриэль, — ты в Садовой комнате. Видишь ли…
— Прекрасно вижу, — коротко сказал Сачеверелл.
Он повернулся на каблуках и прошествовал к двери.
Негодование, охватившее Сачеверелла, когда он увидел на станции Бернарда, показалось бы пустячком в сравнении с тем, которое бушевало в его груди, пока он переодевался к обеду. Тот факт, что Бернард вообще оказался в «Башнях», был чудовищным. Но то, что ему отвели лучшую спальню, предпочтя его Сачевереллу Муллинеру, было вообще уму непостижимо.
Как вам, разумеется, известно, распределение спален между гостями в загородных домах опирается на не менее строгий иерархический порядок, чем распределение театральных уборных между членами труппы. Сливки снимают высшие по положению, мелкая сошка ютится там, куда сунут. Будь Сачеверелл примадонной, которой предложили делить уборную с хористкой, он не мог бы почувствовать себя более униженным.
И дело заключалось не в том, что Голубой апартамент был единственной спальней в доме с собственной ванной, дело было в принципе. То, что его поместили в Садовую комнату, в этот свинарник, пока Бернард наслаждается роскошью Голубого апартамента, было равносильно заявлению Мюриэль, что она намерена поквитаться с ним за позицию, которую он занял касательно ее завтраков на стороне. Это было сознательное наступание ему на ногу, рассчитанный удар ниже пояса, и Сачеверелл спустился в столовую к обеду, холодно решив безотлагательно вырвать этот вздор с корнем еще в зародыше.
Поглощенный своими мыслями, он сначала не слушал застольную беседу. Мрачно зачерпнул ложку-другую супа, поиграл с кусочком лососины, но дух его витал далеко. И только когда по тарелкам разложили седло барашка и служители начали обносить стол блюдами с гарниром, его заставил очнуться рык, раздавшийся в верхнем конце стола и очень схожий со звуком, который издает тигр-людоед при виде индийского крестьянина. Поглядев в ту сторону, он обнаружил, что рыкает сэр Редверс Бранксом. Его радушный хозяин впился неодобрительным взглядом в блюдо, которое поставил перед ним дворецкий.
Само по себе обычнейшее происшествие — всего лишь старая-престарая история о том, как глава семейства взбрыкнул при виде шпината. Но по неясной причине Сачеверелл вышел из себя. Его напряженные нервы не вынесли звериных воплей, которые воспоследовали, и он сказал себе, что сэр Редверс, если сейчас же не заткнет пасть, скоро узнает, что к чему. Тем временем сэр Редверс, не подозревая о подстерегающей его неотвратимой судьбе, жег глазами злополучное блюдо.
— Что это за, — вопросил он сиплым скрежещущим голосом, — мерзкое, отвратительное, осклизлое, гангренозное месиво?