Но увы, корректность его костюма не достигала ста процентов. От шеи до лодыжек он был вне всякой критики, но ниже! Леди Хлоя прервала обращенную к Седрику Муллинеру фразу и испустила стон ужаса, рожденный видом ярко-желтых ботинок, в которые был обут молодой человек.
— Клод! — Леди Хлоя прикрыла глаза дрожащей рукой. — О боги! — вскричала она. — Нега ног! Банановый изыск! Желтая опасность! Зачем? По какой причине?
Молодой человек словно бы растерялся.
— Они тебе не нравятся? — сказал он. — А я думал, они самое оно. Именно то, что, по моему мнению, требует эта одежда, — колоритный штрих. По-моему, дополняет композицию.
— Они ужасны. Объясните ему, как они ужасны, мистер Муллинер.
— Обувь коричнево-желтых оттенков с утренними костюмами не носят, — сказал Седрик тихим торжественным голосом. Он был глубоко потрясен.
— А почему?
— Без «почему», — сказала леди Хлоя, — не носят, и все. Погляди на обувь мистера Муллинера.
Молодой человек поглядел.
— Пресно, — сказал он. — Тускло. Не хватает лихости и чего-то эдакого… Они мне не нравятся.
— Ну так приучайся, чтобы нравились, — сказала леди Хлоя, — потому что ты обменяешься обувью с мистером Муллинером сию же секунду.
С губ Седрика раздался старохолостяцкий пронзительный писк, которому позавидовала бы любая летучая мышь. Он не верил своим ушам.
— Идите сюда оба, — энергично приказала леди Хлоя. — Вон за той скамейкой вам будет удобно. Я уверена, вы не против, мистер Муллинер, правда?
Седрик все еще содрогался с головы до ног.
— Вы просите меня надеть желтые ботинки с утренним костюмом? — прошептал он, а его лицо под глянцевым цилиндром сразу побледнело и осунулось.
— Да.
— Здесь? В парке? В разгар сезона?
— Да. Пожалуйста, поторопитесь.
— Но…
— Мистер Муллинер! Право же! Чтобы оказать любезность мне!
Она смотрела на него молящими глазами, и из мутного водоворота мыслей Седрика вынырнул прозрачный, как хрусталь, неопровержимый факт: эта девушка — дочь графа, а по материнской линии состоит в родстве не только с сомерсетширскими Миофамами, но и с Брашмарлеями букингемширскими, с Уидрингтонами уилтширскими и Хилсбери-Хепуортами хантсфордширскими. Мог ли он отказать даже в самой чудовищной просьбе средоточию столь высоких родственных связей?
Его будто сковал паралич. Всю жизнь он гордился несгибаемой ортодоксальностью своей одежды. В юности Седрик чурался ярких галстуков. Его твердость в вопросе о брюках с отворотами стала присловьем. И хотя мода эта была введена Августейшей Особой, он восставал даже против таких простительных прегрешений, как белый жилет в сочетании со смокингом. Как мало понимала девушка всю колоссальность жертвы, о которой просила его. Он заморгал. Глаза у него заслезились, уши задергались — Гайд-парк вокруг словно поплыл.
Но тут как бы дальний голос шепнул ему на ухо, что троюродная сестра этой девушки, Аделаида, вышла замуж за лорда Слайта-и-Сейла, а среди ветвей этой семьи были суссекские Були и ффренч-ффармилиосы — не кентские ффренч-ффармилиосы, но дорсетширские. Что и решило дело.
— Да будет так! — сказал Седрик Муллинер.
Оставшись один, мой кузен Седрик несколько минут простоял на месте, не представляя, что ему делать дальше. Как зачарованный смотрел он на шафрановые чудища, которые буйным цветом цвели на его доселе безупречных ступнях. Затем огромным усилием воли взял себя в руки, прокрался к выходу из парка, остановил проезжавшее мимо такси и, приказав шоферу ехать в Олбени, поспешно юркнул внутрь.
Облегчение от мысли, что он укрыт от непрошеных взглядов, было сначала так велико, что в голове у него не оставалось места для других мыслей. Скоро-скоро, твердил он себе, в своей уютной квартире он сможет выбрать из тридцати семи пар черных ботинок замену этой несказанной жути. И только когда такси достигло Олбени, Седрик осознал, какие трудности подстерегают его на пути к двери этой уютной квартиры.
Как он войдет в вестибюль, будто корабль с желтой лихорадкой на борту, — он, Седрик Муллинер, человек, с которым консультировались о тонкостях искусства одеваться молодые лейб-гвардейцы, а однажды так даже и второй сын маркиза? Это было немыслимо. Все лучшее в нем вопияло против. Но в таком случае — что делать?
В роду Муллинеров есть одна фамильная черта: ни один Муллинер, в каком бы тяжелом положении он ни оказался, не теряет присутствия духа полностью. Седрик просунулся в переговорное окошко и окликнул шофера.
— Любезный, — сказал он, — сколько вы хотите за ваши ботинки?
Шофер не принадлежал к самым быстро соображающим мыслителям Лондона. На целую минуту он уподобился глубокомысленному барану, давая возможность этой идее утвердиться в своем мозгу.
— Мои ботинки? — переспросил он наконец.
— Ваши ботинки!
— Сколько я хочу за мои ботинки?
— Именно. Я намерен приобрести ваши ботинки. Сколько вы за них хотите?
— За эти ботинки?
— Совершенно верно. За эти ботинки. Сколько?
— Вы хотите купить мои ботинки?
— Именно.
— А! — сказал шофер. — Но дело-то в том, понимаете, дело-то вот в чем. На мне никаких ботинок нету. Я страдаю мозолями, а потому на мне теннисная туфля и тряпичная тапочка. Могу продать их вам — десять шиллингов за обе.
Седрик Муллинер молча извлек голову из окошка. Разочарование его оглушило. Но на выручку пришла фамильная же находчивость Муллинеров. Мгновение спустя его голова вновь просунулась в окошко.
— Отвезите меня, — сказал Седрик, — номер седьмой, вилла «Настурция», проезд Золотые Шары, Луговая Долина.
Шофер некоторое время обмозговывал эти слова.
— Зачем? — сказал он.
— Не важно зачем.
— Вы мне велели в Олбени, — сказал шофер. — «Отвезите меня в Олбени» — вот что вы велели. А это Олбени. Спросите кого хотите.
— Да-да-да. Но теперь я хочу поехать к номеру семь, вилла «Настурция»…
— Как пишется-то?
— Через «а». «Настурция». Семь. Вилла «Настурция», проезд Золотые Шары.
— А как это пишется?
— Раздельно.
— А это, вы сказали, в Луговой Долине?
— Именно.
— После «г» — «о»?
— «О». И «о» в Долине, — сказал Седрик.
Шофер помолчал. Удовлетворив страсть к орфографии, он, казалось, приводил в порядок свои мысли.
— Теперь я вроде бы разобрался, что к чему, — сказал он затем. — Вы хотите доехать до номера семь, вилла «Настурция», проезд Золотые Шары, Луговая Долина.
— Именно.