— Да, они чудные, — ответила она.
Но я чувствовал, что она чем-то озабочена. Она посматривала на часы и прислушивалась, не подъезжает ли машина.
— Послушайте, я прекрасно понимаю, что вы беспокоитесь о Франсуа. Что, по-вашему, с ним могло бы случиться?
— Ничего. Но, милый друг, мы с Франсуа так редко расстаемся, мы всегда рядом, поэтому, когда его со мной нет, я переживаю и волнуюсь. Я знаю, что это глупо…
— Во время войны вы были в разлуке…
— Ах! — воскликнула она, вздрогнув при этом воспоминании. — Те пять лет были такими тяжелыми, такими ужасными… Иногда мне кажется, что они были расплатой за все прошлое.
Между нами воцарилось молчание; со скрипом открылось окошко, и служанка передала нам круглый яблочный пирог; это были самые поздние яблоки в этом году. Часы пробили девять. Из кухни послышался голос служанки:
— Господин Эрар никогда так поздно не возвращается.
Шел снег. Мы молчали. Позвонили из Мулен-Неф, там все было благополучно. Элен упрекнула меня в лени:
— Когда же вы навестите Колетт?
— Она живет далековато, — сказал я.
— Старый сыч… Вас больше невозможно выманить из вашей берлоги. Подумать только, а в свое время… Ведь вы жили среди дикарей, бог знает где… а сейчас пойти в Мон-Таро или в Мулен-Неф для вас, видите ли, далековато, — говорила она, передразнивая меня. — Надо их навестить, Сильвестр. Эти дети так счастливы. Колетт ведет хозяйство — у них образцовая молочная ферма. Пока она жила здесь, была довольно беззаботной, позволяла себя баловать. А у себя она первая на ногах, и тесто сама замешивает, и за всем следит. Перед смертью отец Дорен привел мельницу в полный порядок. Им за нее уже предлагали девятьсот тысяч франков. Разумеется, они не собираются ее продавать, ведь мельница принадлежит семье уже сто пятьдесят лет. Они хотят там жить, у них все есть для счастья — труд и молодость.
Она продолжала в том же духе, представляя себе будущее и воображая детей Колетт. Во дворе кряхтел и скрипел под снежным покровом огромный кедр. В половине десятого она резко прервала себя:
— Все же это странно. Он должен был вернуться к семи.
У нее пропал аппетит, она отодвинула тарелку, и мы стали ждать в тишине. Но время шло, а Франсуа все не возвращался. Элен подняла на меня глаза.
— Когда женщина любит своего мужа так, как я люблю Франсуа, она не должна его пережить. Он старше меня и слабее… Иногда мне становится страшно.
Она подбросила полено в огонь.
— Ах, милый друг, задумываетесь ли вы о первопричине того или иного события своей жизни, о той завязи, из которой оно произросло? Не знаю, как объяснить… Представьте поле во время посева и все, что содержит в себе одно зернышко, — всю будущую жатву… Вот в жизни все именно так. Мгновение, когда я увидела Франсуа впервые, когда мы взглянули друг на друга, — что содержало то мгновение… Ужас, с ума можно сойти, от этого голова идет кругом!.. Нашу любовь, разлуку, три года, которые он провел в Дакаре, когда я была женой другого и… все остальное, милый друг… Потом война, рождение детей… Радость и боль, его смерть или моя, и отчаяние того, кто останется жить.
— Да, заранее зная, каков будет урожай, кто стал бы сеять?
— Да все, все, Сильвио, — проговорила она, называя меня по имени, которое употребляла крайне редко. — Ведь это жизнь, радость и слезы. Все, кроме вас, хотят жить.
Я посмотрел на нее, улыбаясь:
— Как вы любите Франсуа!
Она бесхитростно ответила:
— Я очень его люблю.
Кто-то постучал в дверь кухни. Пришел мальчик, чтобы вернуть одолженную им накануне у служанки клеть для кур. Через окошко, оставшееся приоткрытым, я слышал его пронзительный голос:
— У пруда в Бюире произошла авария!
— Какая авария? — поинтересовалась кухарка.
— Машина разбилась, а потерпевшего отнесли в Бюир.
— Ты не знаешь, кто это был?
— Ей-богу, понятия не имею, — отвечал мальчик.
— Это Франсуа, — прошептала Элен, страшно побледнев.
— Перестаньте, не сходите с ума!
— Я знаю, что это Франсуа.
— Если бы это был Франсуа, он бы попросил вам позвонить.
— Так вы его совсем не знаете! Чтобы я не нервничала, не отправилась посреди ночи в Бюир, он постарается сделать так, чтобы его доставили сюда, даже если он ранен или при смерти.
— Но ночью, да еще в снегопад, он не сможет найти машину.
Она вышла из столовой в прихожую за пальто и шалью. Я не мог не повторить:
— Вы с ума сошли. Вы даже не знаете, действительно ли речь идет о Франсуа. И как вы вообще собираетесь добраться до Бюира?
— Как?.. Пешком, если нет другого способа.
— До Бюира одиннадцать километров.
Она даже не ответила. Я попытался одолжить машину у соседей, но безрезультатно. Нам не везло: одна машина была в ремонте, а на другой увезли больного, чтобы ему сделали срочную операцию в соседнем городке. Шел густой снег, и ехать на велосипеде было невозможно. Пришлось пойти пешком. Стоял сильный мороз. Элен шагала быстро, не говоря ни слова: она была убеждена, что Франсуа ждет ее в Бюире. Я не пытался ее разубеждать, полагая, что она вполне способна почувствовать зов своего раненого мужа на расстоянии. В супружеской любви кроется сверхчеловеческая мощь. Как называет это церковь: великое таинство. В любви много и иных тайн.
По пути нам иногда попадались машины, которые из-за снега ехали очень медленно. Элен с тревогой заглядывала внутрь и звала: «Франсуа!», но ответа не было. Казалось, она совсем не уставала, уверенно ступая по обледеневшей коросте снега между двумя колеями, ни разу не оступившись и не пошатнувшись в полной темноте. Мне было любопытно, как она отреагирует, если, дойдя до Бюира, не обнаружит там Франсуа. Но она не ошиблась. Потерпевшая аварию машина принадлежала Франсуа. Сам он лежал со сломанной ногой и в жару на огромной кровати в фермерском доме. Рядом пылал камин. Увидев нас, он испустил слабый радостный возглас:
— Ах, Элен!.. Но зачем же?.. Не стоило приходить… Меня уже собирались отвезти домой на санях. Зря ты пришла сюда.
Но когда она откинула одеяло и начала перевязывать его ногу легкими, осторожными, умелыми движениями (во время войны она была санитаркой), он схватил ее за руку:
— Я был уверен, что ты придешь, — пробормотал он. — Мне было больно, и я звал тебя.
Франсуа пролежал всю зиму; нога его была сломана в двух местах. Начались какие-то осложнения… Он смог встать лишь неделю назад.
Лето выдалось холодное, и фрукты не уродились. Ничего нового в округе не произошло. Двадцатого сентября у Колетт родился ребенок. Мальчик. После ее свадьбы я был в Мулен-Неф лишь один раз. Я вновь посетил ее после рождения сына. Элен находилась рядом с дочерью. И вновь настала зима — монотонное время года. Восточная поговорка «дни идут, а годы летят» нигде не кажется более верной, чем у нас. Опять темнеет в три часа дня, кружат вороны, на дорогах лежит снег, и в каждом доме жизнь замирает, позволяя увидеть извне лишь самый бледный ее отблеск. Люди проводят бесконечно долгие часы у камина, ничего не делая, ничего не читая, без вина, даже без грез.