Она молча кивнула. Чуть помедлив, сказала с понимающей улыбкой:
— Это пройдет, Адам. Ты так себя чувствуешь, потому что все так и есть на самом деле. Когда ты встанешь на ноги, к тебе вернется твое привычное видение мира. А как только это случится, ты снова закружишься в его водовороте.
— Я в этом не уверен.
— Ну конечно, так и будет, — заверила его Лила. — Достижение все новых и новых целей у тебя в крови. Страсть к успеху заложена в твоих генах, это передалось тебе по наследству, как и черные глаза. Элизабет говорит, что у тебя столько энергии, что ей за тобой просто невозможно угнаться. Она говорит, что ты постоянно в движении. Все это к тебе вернется.
— Но я никогда не буду прежним. Я не имею в виду физически, — добавил он, заметив, что Лила хочет ему возразить. — Мои мысли о жизни, о людях никогда не станут прежними.
— Это правда, Адам, ты никогда не станешь прежним. Когда-нибудь в далеком будущем ты даже будешь рад, что с тобой такое случилось. — Лила встала, подошла к нему и откатила его инвалидную коляску от стола. — Скажу тебе честно, Кавано, — чуть более легкомысленно продолжала она, — вся эта философия меня порядком утомила. Почему бы нам не пожелать друг другу спокойной ночи?
— Я не устал.
— Не спорь со мной… Адам! Что ты делаешь?
С силой и ловкостью, изумившими Лилу, Адам протянул руку, схватил ее за запястье и притянул к себе. От неожиданности девушка неловко плюхнулась к нему на колени. Он обхватил ее руками, и Лила оказалась в ловушке.
— Что я делаю? — серьезно переспросил он. — А ты не догадываешься? Я собираюсь поставить на тебе мое клеймо.
От этих слов сердце у Лилы затрепетало, но она сурово посмотрела на Адама.
— Ты мог причинить себе боль. Такая импульсивность тебе не на пользу.
— Я действовал совершенно не импульсивно. Я думал об этом на протяжении нескольких дней.
— О чем это?
Адам поцеловал ее. Он умел целоваться. От Ориеллы Дэвенпорт до Лукреции фон Как-ее-там у него были обширные возможности для практики. Его губы прижались к ее губам, язык ласкал ее рот, но не проникал глубоко. Он двигался медленно, чувственно.
Отвечая на его голодные стоны. Лила вернула ему поцелуй. И тут же спохватилась. Она оторвалась от его жадного рта.
— Нет, Адам.
— Да. — Его ищущие губы коснулись ее шеи и двинулись ниже.
— Это не входит в систему занятий.
— Это входит в мою систему. — Его шепот только подогрел его самого, и Кавано быстрым движением расстегнул застежку ее купальника-бикини. Лифчик упал Лиле на колени. Адам наклонил голову, потерся щекой о ее полные груди, губами прошелся по глубокой ложбинке между ними.
Лила как-то странно всхлипнула. Этот звук мог означать и удовольствие, и сожаление, и чувство вины. Или сочетание всех трех чувств сразу.
— Адам, пожалуйста, остановись. Ты не понимаешь, что делаешь.
— Черта с два, я не понимаю! — Он легонько куснул ее грудь, потом прижался к этому месту губами.
— Ты хочешь меня только потому, что я оказалась рядом.
— Я просто-напросто хочу тебя.
— Потому что ты от меня зависишь.
— Потому что ты чертовски сексуальна.
— Ты целовал меня и раньше.
— Это был не поцелуй, а оскорбление.
— И так все и продолжается. Твои действия укладываются в схему. Сначала ярость, потом увлечение. Ты ошибочно принимаешь зависимость за желание.
— Желание я никогда ни с чем не спутаю, Лила. — Губы его произносили эти слова и одновременно касались ее соска, язык мягко прошелся по нему.
Лила застонала от наслаждения:
— Нет, не надо.
Адам не обратил никакого внимания на ее слабый протест и начал легко посасывать ее сосок.
— Ты такая сладкая, Лила, — бормотал он, лаская губами ее грудь. — Ты везде такая сладкая?
Пальцы Лилы скользнули в густую шевелюру Адама. Она собиралась оторвать его голову от себя. Но она так и не смогла на это решиться. Его теплый, влажный рот дарил ей наслаждение, которого она до сих пор никогда не испытывала. Огонь желания опалил ей грудь, она почувствовала прилив тепла, принесший ей сладкую и невыносимую боль.
— Мы совершаем огромную ошибку, Адам.
— Тогда почему ты меня не остановишь? — Он поднял голову и взглянул в ее встревоженные глаза.
— Не знаю, — прошептала Лила, в ее голосе слышались отчаяние и смущение. — Я просто не знаю.
Еще один поцелуй обжег ей губы.
— Потому что ты хочешь этого поцелуя так же сильно, как и я. И не лги мне. Я тебе не поверю.
Его губы снова завладели ее ртом, пальцы сомкнулись вокруг груди. Он мягко поглаживал ее, пока их языки боролись. Большие пальцы рук ласкали ее соски, еще влажные от его поцелуев.
Лила положила руки ему на плечи. На Адаме не было рубашки. Его кожа, знакомая ей даже на ощупь, была теплой и гладкой. Ей так хотелось обвить руками его шею и ощутить волосы на его груди своей обнаженной кожей, но она устояла перед этим искушением.
Лила как будто опьянела от страсти, но все-таки она отчетливо осознавала, что нарушает профессиональную этику, но так и не может понять, как это случилось и когда она потеряла контроль над ситуацией. Ей просто необходимо было вырваться из его рук.
Лила оттолкнула Адама и встала. Верх от купальника упал на узорчатые плитки террасы. Она наклонилась, чтобы поднять его, отвернулась и надела лифчик. Прежде чем снова повернуться к Адаму, Лила набросила свою пляжную накидку и плотно завернулась в нее, оставляя видимой лишь узкую полоску кожи.
Не говоря ни слова и с профессионализмом, на который только была способна, она встала за его коляской и толкнула ее вперед. В молчании они поднялись в его спальню, и Лила помогла Адаму перебраться в кровать. Как только Кавано устроился на подушках, она наконец набралась храбрости взглянуть ему в глаза.
— Меня тревожит то, что случилось.
— Тебя возбуждает то, что случилось. Лила коротко вздохнула, прикрыла на мгновение глаза и покачала головой, отрицая очевидное.
— Мы должны об этом забыть.
— Я не позволю тебе даже попытаться.
— Мы сделаем вид, что ничего не случилось.
— Это невозможно.
— Такое больше никогда не повторится.
— Черта с два.
— Если это случится снова, я уйду.
— Врешь.
— Спокойной ночи.
— Сладких снов.
Лила вышла из спальни Адама и отправилась к себе. Ее чувства были в смятении. Лунный свет, льющийся в широкое окно, напоминал расплавленное серебро. Ее босые ноги утопали в ласкающем ворсе великолепного ковра. Она осторожно, словно боясь потревожить что-то хрупкое и драгоценное, что было заключено в ней самой, присела на самый краешек своей огромной кровати.