— Нет. — Джек пожал плечами. — Братишка младше меня. А отец был механиком на вертушках, но давно, я еще малышом был совсем. А сейчас инженер в «Эмпайр Эруэйз»… [31] Ну мы кипяток-то где брать будем?
— Да хоть вон там. — Андрей показал через небольшую центральную площадь. — Пошли. На крыши посматривай…
Эти слова напомнили Джеку, что идет война…
…Дверь оказалась заперта.
— Пойдем в соседний? — кивнул в ту сторону Джек.
Андрей пожал плечами:
— Да на хрена? Раз уж я решил взять здесь… — Он вдруг ударил каблуком сапога в середину двери между петлями. Занимавшийся четыре года ланкаширским боксом [32] Джек вполне оценил удар. Дверь не открылась и даже не упала — ее вынесло внутрь в вертикальном положении, и лишь на полпути к дому она, словно задумавшись, остановилась и рухнула в пыль с легким хлопком.
— Это ерунда, — поделился наблюдениями Андрей. — Попроси как-нибудь рассказать Иоганна, как он в прошлом году со столбами воевал… Хозяева, вашу мать! — Андрей вежливо постучал в дверь кулаком. — Да вы открывайте, открывайте, хрящееды. Если не откроете, я же эту вашу плетенку в соседний конец халупы отправлю, еще зашибет кого…
Дверь бесшумно распахнулась. На пороге стоял седой патлатый негр в сером халате. Черные глаза на коричневом морщинистом лице смотрели безучастно, равнодушно; он словно и не видел двоих белых солдат, стоящих на пороге его жилища. В полутьме комнатки виднелись сбившиеся в кучу за низеньким большущим столом детеныши — штук пять.
— Ну-ка. — Андрей отодвинул стволом старика, вошел. — Смотри, плов. С чем? — Он пересек комнату, брезгливо опрокинул черный засаленный и закопченный котел. — Ясно, с чем…
— Нас с водой ждут… — Джека снова немного покоробило поведение русского, но тут до него дошло: — С чем?! В смысле?!
— Кого-нибудь из соседнего селения жрут, — равнодушно отозвался Андрей. — Они тут людоеды все. Вернее, каннибалы, люди им нечасто попадаются последнее время.
С улицы, издалека, донесся страшный, безумный крик. Он звучал все выше и выше, никак не мог умолкнуть… Потом оборвался наконец, резко, словно кричащему заткнули рот.
— Ты прав, Иоганн напоминает, — засмеялся Андрей. — Ну, ты, сволочь старая, — непринужденно обратился он к старику, — воды согрей, быстро. Вон в том кувшине. Живей! — Он передвинул под руку пулемет.
Старик наклонил голову. Шаркая ногами, подошел к висящему около двери большому медному кувшину с высоким узким горлом, украшенному чеканкой. Снял его и начал медленно спускаться во двор.
Джек встал в дверях, опираясь плечом на косяк. Андрей присел на корточки, уперев пулемет прикладом в землю между ног. Наблюдая за тем, как старик открывает деревянную крышку колодца, спросил:
— Старшие твои где? Где сыновья, морда?
— В поле, — глухо ответил старик. Казалось, его голос с годами высох вместе с его телом.
— Слышишь, Джек? В по-оле. Они мирные поселяне. Они честно выращивают свое долбаное просо, а поскольку бараны у них подохли в зиму, то они с просом точат ближних своих. И дальних… Кстати, дом-то на окраине мы сожгли, морда. Слышишь? Ни хрена не осталось. Прощелкали ваши клювиком.
Спина старика — он как раз ставил кувшин куда-то в сооружение, которое Джек опять-таки принял за второй колодец, — окаменела. Руки упали. Он медленно повернулся, и Джек вздрогнул — лицо старика было страшным. Он шагнул к белым солдатам, худые руки вскинулись, выметываясь из отрепьев, беззубый рот распахнулся, как черная щель, — у Джека мороз пробежал по коже…
— Убийцы! — послышался хрип из этой щели. — Дети, о-о-о, дети… Убийцы! Чтоб вам увидеть, как горит ваш дом! Чтоб вам увидеть, как умирают без времени ваши отцы и матери! Чтоб еда не держалась в ваших руках, чтоб вода уходила от ваших губ, убийцы…
Он шептал это и шел, как слепой, не опуская рук. Англичанин оттолкнулся от косяка, ощущая приступ ужаса, настолько все было дико, страшно, как-то бездонно…
Андрей не вставал, поглядывал на старика снизу вверх. Потом вскочил сразу, разводя ладони движением плывущего брассом человека. Протянутые руки старого каннибала оказались отброшены в стороны. Почти в ту же секунду правая нога Андрея, метнувшись вперед-вверх, ударила старика под челюсть.
Легкое тело, отлетев по дуге, упало у этого толи-колодца. И осталось лежать…
— Не люблю таких. — Андрей поднял пулемет. — А про выкидышей его старших нам давно известно… Пошли… Погоди, тряпку дай какую-нибудь, кувшин, наверное, еще горячий…
— Ты возьмешь кувшин?! — с трудом сказал Джек.
— Кипяток-то нужен, — невозмутимо сказал Андрей, направляясь к «колодцу». — Ну ты тряпку-то дай.
Джек повернулся к дому. Действительно, нужна тряпка. Нужно взять кувшин с кипятком…
Мальчишка лет восьми держал большой револьвер обеими руками. Ствол — черная точка. И две черные точки глаз, как пулями, заряженные бессмысленностью, страхом, злобой, ненавистью.
Резкий, отрывистый грохот ударил в стены дворика тяжелым молотом. Джек услышал плачущий свист над ухом, потом вскрик Андрея.
Револьвер — самовзвод. Мальчишка с усилием жал на спуск, ствол от напряжения чуть опустился. И Джек осознал, что можно умереть от дурацкой пули на идиотском чужом дворе. Не в бою, а так, как умер только что Андрей…
Автомат от бока рявкнул коротко, сухо, словно вставляя разгневанную реплику в разговор, не пришедшийся по душе. С такого расстояния промахнуться невозможно. Полторы тонны удара, впечатывающиеся в легкое тело со скоростью 800 метров с секунду, швырнули мальчишку обратно в хижину. Револьвер выстрелил в небо.
Джек повернулся. Андрей стоял, опираясь рукой о забор. Жилет сзади дымился.
— Вот так у нас и погибают, — улыбнулся он. — Хорошо, что не карабин… Ты чего не стрелял-то сразу?
— Живой, — облегченно улыбнулся Джек. — Ты живой…
Он и в самом деле не ощущал ничего, кроме радости — от того, что Андрей жив.
Густаву было интересно ходить по деревне. Он не ожидал, что Иоганн это разрешит, но швейцарец, занятый пленным, махнул рукой. И послал с поляком Жозефа.
Компания, конечно, не ахти. Жозеф казался поляку мрачным и неразговорчивым, хотя Густав представлял себе французов не такими. Ни одного француза Густав раньше никогда не видел, но в кое-каких читаных старых книгах они были шумными, активно жестикулирующими, веселыми. Правда, этот вообще-то не француз… бельгиец. И, хотя и был смуглый и темноволосый, как те же французы по представлению Густава, шумным не казался — шагал себе впереди, а потом вдруг спросил Густава, с интересом смотревшего по сторонам: