— Почему вы так задержались, господин сержант? -спросил Блондин.
— Я допросил его для начала, — сказал сержант. -И дал ему проститься с женой.
Когда они подошли к камышам, им навстречу вышли Тяжеловес и Черномазый. Ничего не сказав, они присоединились к остальным, и так, в молчании, арестованный и конвоиры прошли всю дорогу до Сайта-Мария де Ньевы. В хижинах, расплывавшихся в темноте, на их пути слышалось шушуканье, и люди, стоявшие между капиронами и у свай, провожали их взглядами. Но никто не подошел к ним и ничего не спросил. Когда они поравнялись с пристанью, у них за спиной послышался топот босых ног — это Лалита, господин сержант, сейчас она накинется на них. Но она, запыхавшись, прошла между жандармами и лишь на несколько секунд задержалась возле лоцмана Ньевеса — они забыли про еду, Адриан. Отдав ему узелок, она убежала, и через минуту шаги ее затихли. Только когда они уже подходили к участку, вдали, как крик филина, прозвучал скорбный стон.
— Что я тебе говорил, Черномазый? — сказал Тяжеловес. — Она еще ничего, ядреная бабенка. Лучше любой чунчи.
— У тебя одно на уме, — сказал Черномазый. — Ну и зануда ты, Тяжеловес.
— Если будет хорошая погода, завтра к вечеру, Фусия, — сказал Акилино. — Сперва я пойду один разузнать, как и что. Там есть одно местечко, где ты можешь подождать меня, спрятавшись в лодке.
— А если они не согласятся, старик? — сказал Фусия. — Что я буду делать, что со мной станется, Акилино?
— Не загадывай наперед, — сказал Акилино. — Если я найду того человека, которого я знаю, он нам поможет. И кроме того, с деньгами все можно уладить.
— Ты отдашь им все деньги? — сказал Фусия. — Не будь дураком, старик. Оставь себе кое-что, пригодится для торговли.
— Не хочу я твоих денег, — сказал Акилино. — Как обделаю это дело, вернусь в Икитос за товаром и поторгую малость, а когда все продам, приеду в Сан-Пабло навестить тебя.
— Почему ты со мной не разговариваешь? — сказала Лалита. — Я, что ли, съела консервы? Все тебе отдала. Не моя вина, что они кончились.
— Не хочется мне с тобой разговаривать, — сказал Фусия. — И есть не хочется. Перестань приставать и позови ачуалок.
— Хочешь, чтобы они нагрели воду? — сказала Лачита. — Они уже греют, я им велела. Съешь хоть кусочек рыбы, Фусия. Это бешенка, ее только что принес Хум.
— Почему ты не сделал, как я просил? — сказал Фусия. — Мне хотелось издали посмотреть на Икитос, хотя бы огни увидеть.
— Ты что, с ума сошел, друг? — сказал Акилино. — Захотел нарваться на патрульный катер? И кроме того, там меня все знают. Я хочу помочь тебе, но не попасть в тюрьму.
— А что собой представляет Сан-Пабло? — сказал Фусия. — Ты много раз там бывал, старик?
— Несколько раз, проездом, — сказал Акилино. — Дождей там бывает мало и болот нет. Но есть два Сан-Пабло, я был только в колонии — торговал. Ты будешь жить на другой стороне, километрах в двух оттуда.
— Там много христиан? — сказал Фусия. — Человек сто наберется, старик?
— Куда больше, — сказал Акилино. — В солнечные дни они разгуливают голыми по берегу. Наверное, им полезно солнце, а может, это они для того, чтобы разжалобить тех, кто проплывает мимо. Завидят лодку и начинают кричать, выпрашивать еду, сигареты. А если на них не обращаешь внимания, ругаются, швыряют камнями.
— Ты говоришь о них с отвращением, — сказал Фусия. — Я уверен, что ты оставишь меня в Сан-Пабло, и я тебя больше не увижу, старик.
— Я же тебе обещал приехать, — сказал Акилино. — Разве я хоть раз не сдержал слова?
— В первый раз не сдержишь, — сказал Фусия. — В первый и в последний, старик.
— Хочешь, я тебе помогу? — сказала Лалита. — Дай я сниму с тебя сапоги.
— Уйди отсюда, — сказал Фусия. — И не приходи, пока не позову.
Молча вошли ачуалки, неся две большие дымящиеся лохани. Они поставили их возле гамака, не глядя на Фусию, и вышли.
— Я же твоя жена, — сказала Лалита. — Не стыдись меня. Зачем мне уходить?
Фусия повернул голову и посмотрел на нее узкими как щелки, горящими злобой глазами — у, поганая лоретанка, шлюха проклятая. Лалита повернулась и вышла из хижины. Уже стемнело. Душная, насыщенная электричеством атмосфера предвещала грозу. В поселке уамбисов горели костры, освещая фигуры людей, суетливо сновавших между лупун. Слышались хриплые голоса, потрескивание хвороста, крики. Пантача, свесив ноги, сидел на перилах своего крыльца.
— Что это с ними? — сказала Лалита. — Почему столько костров? Что они так шумят?
— Вернулись те, что ходили на охоту, хозяйка, — сказал Пантача. — Разве вы не видели женщин? Они целый день готовили масато, праздновать будут. Они хотят, чтобы хозяин тоже пришел. Почему он такой сердитый, хозяйка?
— Потому что не приехал дон Акилино, — сказала Лалита. — Консервы кончились, и выпивка тоже кончается.
— Прошло уже два месяца, как старик уехал, — сказал Пантача. — Видно, на этот раз уж он не вернется.
— Тебе-то не все равно? — сказала Лалита. — Теперь у тебя есть женщина, и тебе на все наплевать.
Пантача хохотнул, а в двери хижины показалась шапра с диадемой на голове, с браслетами на руках и лодыжках, с узорами на скулах и грудях. Она улыбнулась Лалите и села рядом с ней на крылечке.
— Она научилась говорить по-испански лучше, чем я, — сказал Пантача. — Она вас очень любит, хозяйка. Сейчас она напугана оттого, что вернулись уамбисы, которые ходили на охоту. Все боится их, как я ее ни успокаиваю.
Шапра указала рукой на заросли кустарника, скрывавшие обрыв: лоцман Ньевес. Он подходил с соломенной шляпой в руке, без рубашки, в засученных до колен штанах.
— Куда ты запропастился, тебя весь день не было видно, — сказал Пантача. — Рыбу ловил?
— Да, я спустился на Сантьяго, — сказал Ньевес. — Но мне не повезло. Гроза надвигается, и рыба уплывает или уходит вглубь.
Уамбисы вернулись, — сказал Пантача. — Сегодня ночью будут праздновать.
— Наверное, Хум поэтому и смылся, — сказал Ньевес. — Я видел, как он выходил из озера на своем каноэ.
Теперь дня два-три не покажется, — сказал Пантача. — Этот язычник тоже никак не избавится от страха перед уамбисами.
— Он не из трусливых, только не хочет, чтоб ему отрезали голову, — сказал лоцман. — Он знает, что, когда они напиваются, у них просыпается злоба против него.
Ты тоже пойдешь веселиться с язычниками? — сказала Лалита.
— Я очень устал, — сказал Ньевес, — пойду спать.
— Это запрещено, но иногда они выходят, — сказал Акилино. — Когда хотят чего-нибудь потребовать. Делают себе каноэ, спускают их на воду и подплывают к колонии. Мол, высадимся, если не будет по-нашему.
— А кто живет в колонии, старик? — сказал Фусия. — Там есть полицейские?