Однако и при той вынужденной сдержанности знакомство с таким молодым человеком имеет свои прелести. И я, безусловно, хорошо сделала, настояв, чтобы он остался в Варшаве.
— А у вас бывает отпуск? — спросила я.
— Конечно. Летом я обычно езжу где-то на месяц в Спа или Остенде.
— Да? — сказала я. — Тогда вполне возможно, что мы там встретимся. Я тоже люблю проводить лето на Северном море.
Фред влюблено посмотрел на меня.
— Это была бы для меня просто-таки счастливая встреча.
— Ах, перестаньте шутить.
— Нет, это вы шутите, подозревая меня в неискренности.
Какое-то мгновение я смотрела на него, потом вложила руку в его ладонь.
— Нет-нет, я верю, что вы говорите искренне. — И через минуту добавила: — И хочу верить.
Когда он поднял мою руку к губам, я как бы невзначай провела пальцами по его губам.
— Мне пора, — сказала тихо. — В пять ко мне должны прийти.
Он расстроился. Как видно, ожидал от моего визита куда большего. Но я этому, впрочем, и не удивляюсь. Мы очень приятно провели время, и я не представляю себе ни одного мужчины, который при таких обстоятельствах попрощался бы с легким сердцем. Но, к сожалению, я должна была идти.
Хорошо еще, что я успела домой где-то сразу после пяти. Пан Юргус, конечно, был уже на месте. Развлекала его тетя Магдалена, и особого удовольствия это ему, как видно, не доставляло. Когда она вышла дать распоряжение прислуге (гость попросил виски с содовой), пан Юргус сказал мне:
— Я уже давно хотел познакомиться с вами.
— Я тоже о вас слышала.
— Не знаю, что именно вы слышали. А хотел бы, чтобы вы знали обо мне все.
— Ну, знать о ком-то все — это очень трудно, — заметила я.
— Да. Если этот кто-то скрытничает. Я же буду вполне искренен. Так вот, как я уже вчера вам говорил, я много чего пережил. Объездил почти весь мир. Многому научился и понял. И именно поэтому не чувствую себя счастливым, хотя и достиг той цели, которую себе поставил.
— Вы меня заинтересовали. А к чему именно вы стремились?
— К богатству. Я родился и вырос в нужде. А позже представил себе, что наибольшее счастье дают деньги. Вот и решил стать миллионером. Только не подумайте, что я был так глуп и стремился к деньгам просто ради богатства. Я не считаю их и средством к беззаботной и роскошной жизни. Мне нужно могущество, которое они дают владельцу. Я мечтал… впрочем, нет, мечтать я никогда не умел… Я строил планы учредить фабрики и предприятия, стать душой организованных человеческих масс, привить им мое мировоззрение, мои идеалы и тому подобное.
— Это весьма благородная цель, — сказала я.
Он кивнул головой.
— И я так считаю. Всегда считал. И, вероятно, буду считать так до конца жизни. Так вот, цели своей я достиг. На сегодня у меня немало миллионов. Я руковожу многими предприятиями. Воспитываю тысячи людей согласно своим взглядам. Однако убедился, что этого недостаточно для счастья.
— Почему? — спросила я.
Его высокий лоб прорезали глубокие поперечные морщины.
— Дело-то в том, что каждый мужчина, по моему мнению, как бы состоит из пары: человека вообще и собственно мужчины. Я не могу выразить это как следует, совсем не имею образования, но вы меня и так поймете. Итак, как человек я счастлив. Знаю, что работа моя приносит пользу обществу, что представляю собой достаточно большую величину, что меня ценят и уважают. Если бы я сегодня умер, обо мне сожалели бы как о честном дельце, справедливом работодателе, хорошем гражданине. Но, понимаете, никто бы по мне не заплакал.
— Вы в этом уверены?
— Полностью. У меня нет близкого человека. Как частное лицо я совершенно одинок. Одинок как мужчина. Вы меня понимаете? Ни жены у меня, ни семьи, никого нет.
— Да боже мой! — возразила я. — Если человек и не женат, это еще не значит, что нельзя иметь чувств не связанных законом, и наслаждаться взаимностью.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но на такое я, извините, согласиться не могу. Просто не желаю. Вы уж простите мне мою грубую искренность, но я не хочу перед вами притворяться. Я никогда не имел любовницы. То есть такой женщины, с которой меня связывали бы хоть малейшие чувства. Не люблю половинчатости. Не люблю комедий. Те женщины, с которыми я сталкивался, смотрели на это так же. Я платил, они брали деньги.
— Это ужасно. Не верю, чтобы вам этого хватало.
— Много лет я верил, что хватает. Но…
Он вдруг замолчал, потому что вошла тетя Магдалена, а за ней Юзеф с подносом. Когда Юзеф вышел, пан Юргус обратился к тете Магдалене:
— Глубокоуважаемая пани, я прошу прощения, но у меня с пани Реновицкой очень важная и сугубо частная беседа, которую я должен как можно быстрее закончить, так как через час отходит мой поезд. Будьте так любезны и не обижайтесь на мою искренность.
Тетю как громом поразило. Она покраснела, несколько раз беззвучно, словно рыба, открыла рот, затем подхватилась из кресла и, бормоча какие-то слова, которые невозможно было разобрать, быстро засеменила из гостиной. Если бы этот человек знал, каких усилий мне стоило не засмеяться вслух! Никогда еще не видела, чтобы кто-то вот так в чужом доме выпроводил из комнаты какую бы там ни было, но старшую женщину!
Он заговорил снова, как будто ничего, абсолютно ничего не произошло:
— Я убедился, что этот второй Юргус, тот тайный Юргус, который скрывается во мне, забытый и заброшенный первым, тоже имеет свои права и тоже добивается своего счастья.
— Думаю даже, что и заслуживает него.
Он посмотрел на меня и спросил:
— Вы это серьезно говорите?
— Да, вполне серьезно.
— А почему вы так считаете?
— Ну, я не собираюсь говорить вам комплименты, но вы молодой, деятельный… Я бы сказала, настоящий мужчина. Поэтому заслуживаете личного счастья.
Он ничего не ответил. Казалось, искал слов, с которых можно начать дальнейшую беседу. В душе я дрожала от нетерпения, хотя, конечно, догадывалась, что он хочет мне сказать. Наконец он заговорил:
— Когда-то я увидел вас. И с тех пор не мог забыть. Впоследствии, у одной вашей знакомой случайно увидел вашу фотографию. Я много раз приезжал в Варшаву, надеясь, что мне удастся познакомиться с вами.
Он налил себе в стакан виски и, видимо, забыв о содовой воде, выпил одним глотком.
За дверью что-то скрипнуло. Я была почти уверена, что если кто-то нас подслушивает, то это только тетя Магдалена. Но на этот раз мне нечего было скрывать. Наоборот. Пусть послушает, пусть знает, какой я имею успех. Пусть даже передаст Яцеку то, что услышит. В какой-то мере это было бы мне даже на руку, так что, когда пан Юргус спросил, можно ли говорить совершенно свободно (видимо, он тоже услышал этот звук за дверью), я заверила его, что нас никто не слышит.