В соседней комнате Хаса отпустил осчастливленного певца. В приемной ждали другие пациенты. Они входили, садились в кресла и рассказывали о своих страданиях. Хаса выписывал рецепты и давал консультации. Он даже не заметил, как проводя слуховой тест, стал напевать какую-то веселую песенку. К счастью, тугоухий пациент ничего не сышал, а медсестра удивленно посмотрела на него и Хаса смущенно покраснел. Жизнь была прекрасна. Он был хорошим врачом и у него была прекрасная жена, которую он очень любил. Он был очень заботливым мужем, который не оставлял свою жену без внимания. Его жена была еще слишком молода и неуравновешенна. Сегодня он впервые поговорил с ней серьезно и убедил ее в том, что Европа — прекрасный континент, а она является его частью. Жизнь была прекрасна и проста. Умной женщине можно все объяснить, особенно такую простую истину: что мир, где нет оспы лучше, чем мир, где есть оспа. Вот так нужно вести супружескую жизнь и тогда не будет никаких сюрпризов.
Так размышлял Хаса, а пару домов дальше, в величественном здании на Карлплатц, сгорбленные рабочие таскали тяжелые деревянные доски. Полы были вымыты и натерты до блеска. Официанты расставляли столы. Электрики проверяли проводку. Какой-то толстяк хлопотал у огромного кофейного аппарата. Огромный дом артистов, залы, коридоры, нишы были завешены плакатами, надписями и рисунками. Длинноволосые худощавые юнцы рисовали угольными карандашами на огромных листах бумаги. Повсюду стояли стойки с расставленными на них батареями из винных бутылок. В бюро беспрерывно звонил телефон. Мужчины с помятыми лицами и хриплыми голосами уговаривали директора и требовали у него карты для прессы. Полицейский прохаживался по залу, проверяя плакаты, столы и палатки на пожарную безопасность. Большой дом жил своей особенной и хаотичной жизнью: приготовления к Гшнасу шли полным ходом…..
По ярко освещенной лестнице поднимались арлекины, цыгане, баядеры и рыцари.
Их размалеванные лица излучали поддельную радость, а топорщащиеся накрахмаленные манишки фраков делали их похожими на пингвинов. Из полутемных ниш, то и дело доносились шумный смех или приглушенное хихиканье. Человек с большой головой, увенчанной наполеоновской треуголкой, стоял посередине зала, с видом победителя скрестив руки на груди.
Женщины в шальварах и пестрых юбках танцевали со средневековыми алхимиками и русскими боярами. Чудаковатые одиночки с приклеенными носами бродили по залу, окидывая окружающих презрительным взглядом. На длинных скамейках вдоль стен сидели пестро разодетые люди и устало утирали пот со лбов. Фотограф из освещенной ниши запечатлевал арлекинов, рыцарей и бояр.
Огромный зал напоминал сцену действа вакхических игр. Полное таинства, магическое игрище было в разгаре. Вся эта пестрая масса хаотично фланировала из одного зала в другой, и казалось, что люди охвачены стремлением вместе со старыми одеждами сбросить с себя и все свои привычки и мысли. В тщательно подобранных костюмах можно было прочитать подавленные желания, стыдливо запрятанные фантазии. На одну ночь люди, преобразившись в наполеонов, бояр, пожарников, с неистовством отдались своим мечтам, ставшим явью. Адвокат превратился в эту ночь в цыгана, а аптекарь — в рыцаря-разбойника. Душа была небрежно брошена вместе с пальто в гардеробе и зал переполняли возбужденные люди, взявшие краткосрочный отпуск у своей судьбы и с бешеной жадностью окунувшиеся в океан сбывшихся мечтаний.
Азиадэ сидела за узким столиком между молчаливым Арлекином и французским маркизом в напудренном парике и с длинным, любопытным носом. На ней был костюм цыганки, а на лбу звенели золотые монетки.
Хаса куда-то пропал. Только иногда мелькал в толпе заостренный кончик его колпака алхимика. Один раз его улыбающееся лицо возникло возле нее. Держа под руки двух женщин, он взглянул на Азиадэ и ей показалось, что он ее даже не узнал. Вслед за ним, в одежде китайского мандарина шел хирург Матес, неся под мышкой бутылку шампанского. Он помахал Азиадэ и запинаясь, крикнул, что его зовут Ли-Тай-Пе и что он хочет повеселиться. Азиадэ рассмеялась ему в ответ и Арлекин обнял ее за плечи. Она осторожно отодвинулась от него и оказалась в объятиях маркиза, который стал предлагать ей сливовицу. Она отказываясь покачала головой, звеня монетками на лбу и показала ему язык. В эту ночь рамки приличий были отменены.
Азиадэ встала, и покачиваясь пошла по залу. Люди, на короткую ночь отбросившие свои привычные обличия, сияли светом своих реализованных желаний. Она увидела худощавого мужчину в переливающихся одеждах старого паши, взгляды их встретились, и он, схватив ее за руку, потянул танцевать.
Она танцуя, поправила его съехавший на бок тюрбан:
— Это надо носить так, — строго сказала она, а паша стал уверять, что хочет взять ее в свой гарем и приглашает на шампанское.
— Я и так уже в гареме! — рассмеялась в ответ Азиадэ, откусывая что-то сладкое.
— Я выкуплю Вас у вашего владельца. Мы, паши, привыкли покупать женщин.
— Я больше не продаюсь, — сказала Азиадэ, и бросив пашу, пошла к стойке, где заказала себе мокко.
Яркий свет, многообразие красок волновали ее. Она болтала с посторонними людьми, а какой-то юноша нежно гладил ей руку, мужчины толпились вокруг с просящими, соблазняющими глазами. Она, словно в полусне, смотрела на этот празднично освещенный зал и вдруг ей показалось, что ей открывается скрытый магический смысл происходящего, где таинственным образом переплетаются мечты и реальность. Границы видимой жизни раздвинулись как в языческой мистерии. Внутренняя правда неукротимой природы торжествующе усмехалась в праздничном триумфе над жалкими тысячелетиями, потраченными на ее покорению. Плененная душа, вырвавшись из застенков обыденности, в стремительном натиске опрокидывала все барьеры и преграды внешнего мира….
Пьеро, с напудренным лицом схватил Азиадэ и поволок ее в нишу. Взгляд у него был молящим, глаза наполнены ужасом, глаза человека, проснувшегося от кошмарного сна и еще до конца не осознавшего реальность:
— У меня есть жена, которую я больше не люблю, — сказал он Азиадэ и взял ее за руку. Потом он рассмеялся, а Азиадэ погладила его напудренное лицо и рассказала о Хасе, о своем отце и квартире на Ринге.
Пьеро внезапно исчез, а может его и вовсе не было, и Азиадэ увидела Хасу в костюме Алхимика, широко улыбающегося в окружении женщин. Он подошел к ней и обняв повел танцевать.
— Ты что сердишься? Тебе скучно?
Он говорил как будто из сна.
— Нет, здесь очень хорошо. Так должно быть всегда.
Они танцевали, а французский маркиз с видом шпиона прошел мимо них. Позже Хаса сидел на скамейке и гадал какой-то стройной женщине по руке.
Азиадэ спустилась по лестнице. Стайка молоденьких женщин окружила полицейского у входа. У полицейского был важный, официальный вид. Его голубые глаза наблюдали за этой языческой мистерией со спокойной неуязвимостью властьимущего. Азиадэ дотронулась до руки полицейского. Полицейский был настоящим, он был маленькой дверцей в мир, который начинался по ту сторону дома и назывался действительностью. Достаточно было одного движения руки, всего лишь короткого жеста и спокойствие повседневности укротило бы ночные призраки вырвавшихся на волю душ.