Он так и сделал? Несомненно. Распростерся перед ней на каменном полу и с собачьей преданностью приник губами к ее туфельке. Потом, наспех умывшись, он последовал за Лукрецией в гостиную, чтобы сбивчиво, путаясь в словах, объяснить, какое счастье она ему подарила. Мануэль стал мечтать об этом задолго до аварии. Печальный инцидент лишь превратил пристрастие, которого он отчаянно стыдился и которое привык скрывать даже от самого себя, в единственный источник наслаждения. А началось все в раннем детстве, когда Мануэль делил комнату с младшей сестренкой, которая часто вставала по ночам, чтобы помочиться. Малышка никогда не закрывала за собой дверь; ее брат слушал хрустальное журчание и возносился на небеса. То было самое дивное, самое музыкальное, самое заветное воспоминание его детства. Славная, чудесная Лукреция его понимает, не правда ли? Славная, чудесная Лукреция понимала все. Ей не раз приходилось разматывать клубок чужих желаний. Мануэль об этом знал; он боготворил Лукрецию и лишь потому решился просить ее о великом одолжении. Если бы не трагедия с мотоциклом, он ни за что не отважился бы на такое. До рокового столкновения с грудой щебня его сексуальная жизнь была сплошным кошмаром. Ни одна приличная девушка не согласилась бы утолить постыдную страсть Мануэля, и ему приходилось иметь дело с проститутками. Но и нанимая женщин за плату, он был вынужден сносить унижения, терпеть их смешки, грубые шутки, иронические и презрительные взгляды, заставлявшие его чувствовать себя уличной грязью.
Вот почему Мануэль так часто менял женщин. Ни одна из них не соглашалась выполнить экстравагантную просьбу своего возлюбленного, на которую так легко откликнулась Лукреция: помочиться для него. Дон Ригоберто безжалостно расхохотался. Бедолага! Знали бы длинноногие красотки, что сохли по звезде спорта, королю мотокросса и наезднику железного коня, что герой их девичьих грез и не помышляет о том, чтобы обнять их, раздеть, поцеловать, уложить в постель, он хочет лишь одного: послушать, как они облегчают мочевой пузырь. И только благородная, царственная Лукреция согласилась помочь жалкому калеке Мануэлю! Вот поступок, подобный величайшим деяниям героев прошлого и молитвенным подвигам святых. Милая Лукреция! Лукреция, снисходительная к человеческим слабостям! Лукреция, что в переводе с латыни значит «счастливая». Лукреция? Дон Ригоберто перелистал тетрадь: «Лукреция, знатная римлянка, прославившаяся красотой и добродетелью. Подверглась насилию со стороны Секста, сына царя Тарквиния Гордого. Рассказав о своем позоре отцу и мужу и призвав их к мести, покончила с собой на глазах у родных, вонзив себе в сердце нож. Самоубийство Лукреции послужило поводом к изгнанию царской семьи и установлению Римской республики в 509 году до н. э. Образ Лукреции превратился в символ целомудрия и супружеской верности».
«Да это же она», — подумал дон Ригоберто. Его жена вполне могла бы погубить династию и стать символом. Верной жены? А почему бы и нет, верность не обязательно понимать по-христиански. Какая еще женщина стала бы так послушно и терпеливо исполнять любые капризы мужа? Никакая. А как же та история с Фончито? Лучше не ворошить это дело. В конце концов, все ведь осталось между ними? Как поступила бы его Лукреция на месте римской матроны, обесчещенной Секстом? Сердце дона Ригоберто сковало холодом. Он постарался прогнать видение распростертой на полу жены с ножом в сердце. Чтобы рассеять кошмар, дон Ригоберто заставил себя вернуться к размышлениям о мотоциклисте, которого возбуждало журчание женской мочи. Только женской? Или мужской тоже? Произвело бы тот же эффект зрелище какого-нибудь фонтанирующего кабальеро?
— Нет, — заявил Мануэль так искренне и твердо, что донья Лукреция сразу ему поверила.
Однако нельзя сказать, что его жизнь превратилась в сплошной кошмар из-за этого наваждения (не правда ли, подходящий эвфемизм для слова «извращение»?). В мрачной пустыне стыда и разочарований изредка попадались оазисы блаженства, словно награды за годы терзаний. Взять хотя бы прачку, лицо которой Мануэль помнил так ясно, как мы обыкновенно помним тетушек, бабушек или крестных, баловавших нас в детстве. Прачка приходила стирать два раза в неделю. Она, по всей вероятности, страдала циститом и то и дело отлучалась из прачечной в маленькую уборную для прислуги рядом с кухней. Мануэль прятался на чердаке, ложился ничком, прижимал ухо к щели в дощатом полу и слушал. Он ждал, когда обрушится шумный поток. Женщина была настоящей чемпионкой по мочеиспусканию, ходячим водохранилищем. Как-то раз — донья Лукреция заметила, как зрачки мотоциклиста расширились от возбуждения, — ему даже удалось подглядеть. Да-да, подглядеть. Правда, увидел он не много. Набравшись храбрости, мальчик залез на дерево напротив уборной для прислуги и, почти болтаясь в воздухе, несколько чудных мгновений мог наблюдать копну волос, плечи и обтянутые чулками ноги в туфлях без каблука сидевшей на унитазе женщины, которая с полным безразличием шумно опорожняла мочевой пузырь. О, какое это было блаженство!
Была еще американка, светловолосая, загорелая, слегка мужеподобная, в неизменных сапогах и ковбойской шляпе, она принимала участие в Кубке Анд. Отчаянная мотоциклистка тогда почти победила. Однако Мануэля впечатлили отнюдь не фокусы, которые американка вытворяла со своим мотоциклом («харлеем», само собой), а развязные манеры и полное отсутствие жеманства, позволявшее спортсменке ночевать на этапах вместе с мужчинами, пользоваться с ними одной душевой кабиной и делать свои дела в крошечном помещении, отделенном от жилой комнаты тоненькой перегородкой. Золотые были деньки! Мануэль пребывал в состоянии нескончаемой эрекции; звуки, с которыми облегчалась эмансипированная Сэнди Кэнел, превратили те соревнования в незабываемый праздник. Но ни прачка, ни Сэнди, никакой другой случайный или оплаченный опыт, ставший частью личной мифологии мотоциклиста, не мог сравниться с истинным блаженством, небесной манной, которой его одарила богиня Лукреция.
Дон Ригоберто блаженно улыбнулся. На много километров вокруг не осталось ни одной крысы. От храма Карниджи, брахманы которого уже готовили новые котлы и миски с угощением для грызунов, его отделяли целые континенты, океаны и густые леса. Здесь, на пороге утра, среди картин и книг находилось его убежище. На горизонте уже занималась алая заря. Сегодня в конторе он снова будет клевать носом. Кажется, здесь как-то особенно пахло? Вдовий аромат успел рассеяться. Он что-то слышал? Только волны и затерявшееся в их рокоте журчание женской мочи.
«Я из тех, — с улыбкой подумал дон Ригоберто, — кто моет руки перед уборной, а не после».
Уменьшительно-ласкательное меню
Я знаю, тебе нравится кушать понемножку, и чтобы все было полезненькое, но вкусненькое, и потому решила немного порадовать твой желудочек.
Завтра утречком я отправлюсь на рынок купить свеженького молочка, хлебушка только что из печки и сладеньких апельсинчиков. Я войду в твою спальню с подносиком, украшенным ароматненькой розочкой, и разбужу тебя поцелуйчиком. «Вот вам сочок без мякоти, тостики с клубничным мармеладиком и кофе с молочком без сахарка, господин мой».
На завтрак только салатик и йогуртик, как ты любишь. Я вымою листики салата латука, чтоб они блестели, и фигурно нарежу помидорчики, как на картинках в твоей библиотеке. Зелень я заправлю маслицем, уксусиком, своими слюнками и посолю собственными слезками.