— Это огонь, — сказал Давид. — Уверен, что это он. Идем.
— Подождем до рассвета, — зашептал Хуан: внезапно у него пересохло в горле. — Если он пустится наутек, в этом мраке мы его никогда не догоним.
— Он не услышит нас из-за рева водопада, — твердо ответил Давид и взял брата за руку. — Идем.
Очень медленно, наклоняясь, словно для прыжка, Давид начал пробираться вперед, прижимаясь к уступу. Хуан шел рядом, спотыкаясь, вонзив взгляд в пучок света, который то уменьшался, то увеличивался, словно кто-то обмахивал пламя веером. Пока братья приближались, в отблеске огня им открылись близлежащий участок земли, каменные глыбы, заросли кустарника, берег озерка, но не силуэт человека. Однако теперь Хуан был уверен, что тот, кого они преследовали, был здесь, скрытый тенью, где-то очень близко к источнику света.
— Это он, — сказал Давид. — Видишь?
На секунду дрожащие языки пламени осветили темный и зыбкий профиль человека, пытавшегося согреться.
— Что будем делать? — пробормотал Хуан, останавливаясь. Но Давида уже не было рядом, он бежал к тому месту, где показалось и исчезло лицо.
Хуан закрыл глаза, представил сидящего на корточках индейца, его руки, протянутые к огню, его зрачки, раздраженные мельканием искр от костра; но вот кто-то набросился на него сверху, и индеец подумал, что это какое-то животное, но когда почувствовал, как две руки яростно сжимают его горло, все понял. Он должен был ощутить бесконечный ужас перед этим неожиданным нападением, исходящим от тени, наверняка он даже не попытался защититься, а только сжался, как улитка, чтобы сделать свое тело менее уязвимым, и таращил глаза, силясь увидеть во мраке нападавшего. И тут он узнал его голос: «Что ты наделал, подонок? Что ты наделал, собака?» Хуан слушал Давида и понимал, что он бьет ногами, иногда его удары приходились не по индейцу, а по прибрежным камням, и это еще больше разъяряло его. Вначале до Хуана доходил слабый хрип, словно индеец полоскал горло, но затем слышался только гневный голос Давида, его угрозы, оскорбления. Вдруг Хуан обнаружил в своей руке револьвер, его палец слегка нажимал на курок. Оцепенев, он подумал, что если бы выстрелил, то попал бы в брата, но оружие не убрал, а напротив, пока продвигался к свету, совершенно успокоился.
— Хватит, Давид! — закричал он. — Пристрели его. Не бей больше.
Ответа не последовало. Теперь Хуан их не видел: индеец и брат, обхватив друг друга руками, катались по земле за кругом, освещенным костром. Их не было видно, но слышался глухой стук ударов и иногда какое-нибудь ругательство или глубокий вдох.
— Давид, — закричал Хуан, — выходи оттуда. Я буду стрелять.
Охваченный сильнейшим волнением, он повторил через несколько секунд:
— Отпусти его, Давид. Клянусь, что я выстрелю.
Ответа так и не последовало.
Сделав первый выстрел, Хуан на мгновение был ошеломлен, но тут же стал снова стрелять, не целясь, пока не ощутил металлический стук бойка, ударявшего по пустому барабану. Он застыл и не почувствовал, как револьвер выпал из его рук. Шум водопада пропал, дрожь пробегала по его телу, кожа покрылась потом, он едва дышал. Он крикнул:
— Давид!
— Я здесь, скотина, — прозвучал рядом голос, испуганный и злобный. — Ты понимаешь, что мог застрелить и меня? Ты спятил?
Хуан повернулся на каблуках, протянул руки и обнял брата. Прижавшись к нему, он невнятно бормотал, стонал и, похоже, не понимал слов, которыми Давид пытался его успокоить. Хуан, всхлипывая, долго повторял нечто невразумительное. Когда он успокоился, вспомнил об индейце.
— А что с этим, Давид?
— С этим? — Давид вновь обрел хладнокровие; твердым голосом он сказал: — А ты как думаешь?
Костер продолжал гореть, но светил очень тускло. Хуан вытащил из костра самое большое полено и стал искать индейца. Когда он его нашел, с минуту смотрел на него, как завороженный, потом уронил полено на землю, и оно потухло.
— Видел, Давид?
— Да, видел. Пойдем отсюда.
Хуан одеревенел и оглох, словно сквозь сон чувствовал, как Давид тащит его к уступу. Подъем занял много времени. Давид одной рукой держал фонарь, а другой Хуана, который был как тряпка: он шатался даже на самых крепких камнях и валился на землю, ни на что не реагируя. На вершине они оба повалились без сил. Хуан закрыл голову руками и, распластавшись, глубоко дышал. Когда он приподнялся, увидел брата, который разглядывал его в свете фонаря.
— Ты поранился, — сказал Давид. — Давай я перевяжу тебя.
Он разорвал надвое свой платок и перевязал окровавленные колени Хуана, которые виднелись через дыры в брюках.
— Это пока, — сказал Давид. — Надо возвращаться. Может попасть инфекция. Ты не привык лазить по горам. Леонор тебя вылечит.
Лошади переминались с ноги на ногу, их морды были покрыты синеватой пеной. Давид обтер их рукой, погладил по хребту и крупу, нежно щелкнул языком возле ушей. «Сейчас согреемся», — прошептал он.
Когда они сели на лошадей, уже светало. Легкое сияние окаймляло контуры гор, белая дымка простиралась по рассеченному надвое горизонту, но расщелины все еще были во мраке. Прежде чем тронуться в путь, Давид хорошенько приложился к фляге и передал ее Хуану, но тот пить не хотел. Все утро они ехали среди угрюмых пейзажей, давая лошадям полную свободу. В полдень они остановились и сварили кофе. Давид поел сыра и бобов, которые Камило положил в котомку. На закате они увидели два шеста, связанных в косой крест. На нем висела табличка с надписью: «Ла Аурора». Лошади заржали: они узнали межевой знак поместья.
— Наконец-то, — сказал Давид. — Давно пора. Я вымотался. Как твои колени?
Хуан не ответил.
— Болят? — настаивал Давид.
— Завтра я отправляюсь в Лиму, — сказал Хуан.
— Зачем?
— Я больше не вернусь в поместье. Сыт по горло горами. Буду жить в городе. Знать ничего не хочу о деревне.
Хуан смотрел вперед, избегая взгляда брата.
— Ты нервничаешь, — сказал Давид. — Это естественно. Поговорим позже.
— Нет, — ответил Хуан. — Давай поговорим сейчас.
— Хорошо, — мягко сказал Давид. — Что с тобой такое?
Хуан повернулся к брату: лицо его было изможденным, голос охрипшим.
— Что со мной? Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Ты забыл того парня у водопада? Если я останусь в поместье, то в конце концов стану думать, что так поступать вполне нормально.
Он хотел было добавить «как ты», но не решился.
— Он был шелудивым псом, — сказал Давид. — Твои сомнения нелепы. Может, ты забыл, что он сделал с твоей сестрой?
Лошадь Хуана остановилась и то вставала на дыбы, то брыкалась задними копытами.
— Давид, она сейчас закусит удила, — сказал Хуан.