– Нет…
– А по-французски?
– Нет. Я учил немецкий, – зачем-то уточнил я.
– Ну вот, видите. А коль адвокаты наследодателя являются лицами заинтересованными, то будьте уверены, вас бы обвели вокруг пальца в пять секунд. Вы бы и заметить ничего не успели. Вам скажут, что ваш двадцатиюродный дедушка оставил вам маленький домик для гостей в своем поместье, вы распишетесь в том, что не претендуете на него и дарите благотворительному фонду помощи людям, попавшим в кризисную ситуацию, и на этом все закончится. Вы никогда и не узнали бы, что на самом деле вам отошли миллионы. Вот к чему подводил вас Лутов.
Она давно уже ушла, а я все сидел в том самом кафе на Колхозной площади, где мы с ней когда-то встречались. Что стало с моей жизнью? Во что она превратилась?
Миллионы долларов. Что мне с ними делать? Наверное, можно начать какое-то свое дело, но я этого не умею, у меня к этому нет вкуса. Я не организатор, я журналист. Можно просто жить на эти деньги без забот и хлопот. Просто жить… Как жить? Как?
Говорят, если перекрыть доступ кислорода в мозг даже на три минуты, могут начаться необратимые изменения и человек становится инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Вот и со мной произошло то же самое. Всего несколько недель я был живым мертвецом, но больше я уже не оживу. Я потерял Вику, я потерял друзей, потерял работу. Мне ничего больше не хочется в этой жизни. Даже жить не хочется. Этих нескольких недель оказалось достаточно, чтобы я утратил всякую связь с окружающей меня жизнью. После того, как я поступил с Викой, я не смогу больше любить никого, даже ее. После того, что со мной сделал Лутов, я не смогу никому верить. После того, что я сделал со своей жизнью, я не могу жить.
Все стало ненужным и неинтересным. У меня не может быть никакого «завтра», потому что вчера я уже умер.
Апрель – август 1997 г.