Притормозив у Настиного дома, Стасов повернулся к ней.
– Ты мне сегодня нравишься больше, чем в прошлый раз, – сказал он, положив руку на ее плечо. – В прошлый раз ты была какая-то…
Он замялся, подыскивая слово поточнее, но так и не нашел.
– Какая? Вялая?
– Скорее убитая. Словно из тебя стержень вынули и ты потихоньку оседаешь. А сегодня ты снова такая, как раньше. Усталая, замученная, но все-таки живая. Кризис жанра?
– Был, – кивнула Настя. – Но прошел. Стасов, если у тебя будет свободная минутка, наведи справочки о журналистке Хайкиной.
– Зачем она тебе?
– Пока не знаю. Может статься, и незачем. Но на всякий случай пусть будет. Пригодится.
– Ладно. – Он пожал могучими плечами. – До квартиры проводить?
– Сама дойду, спасибо.
Она чмокнула Владислава в щеку и вышла из машины.
– У нас не так много времени, мы должны успеть до ее родов. Поэтому возможности детально изучать личность Томилиной у нас нет. Обычно мы изучаем объект два-три месяца, а то и дольше, прежде чем составляем программу и приступаем к ее реализации, но в данном случае все должно быть закончено как можно быстрее. Через два с половиной месяца она родит, и тогда мы вряд ли сможем что-то изменить.
– Согласен. И что вы предлагаете?
– Я собираюсь на примере Томилиной отработать методику составления психологического портрета писателя по его произведениям. Нам это может пригодиться в будущем. Ведь Томилина, я надеюсь, не единственный в этом мире популярный писатель, у которого есть личные проблемы. Она должна стать первой ласточкой.
– Допустим. Какие соображения у вас на этот счет?
– Вы знаете, чем отличается женская литература от мужской?
– Не задавайте мне риторических вопросов. Меня всегда раздражала эта ваша манера. Говорите по существу.
– Простите. Человек начинает писать книги по двум причинам. Причина первая: он хочет поговорить с людьми, со своими читателями, о проблемах, которые кажутся ему важными, интересными, достойными глубокого осмысления и всестороннего обсуждения. Причина вторая: он хочет поговорить о себе.
– Минутку… Вас послушать, так никаких других причин не существует. А деньги? Великое множество писак марают бумагу, чтобы заработать деньги. К какой категории вы их отнесете? Кроме того, вы забыли о тех, кто банально хочет прославиться. Эти тоже пишут много и встречаются часто. Ваша классификация страдает неполнотой.
– Вы не поняли… Вернее, я недостаточно четко выразился. Почему человек решает опубликовать свою писанину – это совсем другой вопрос, и причиной этому, как вы справедливо заметили, может быть и жажда денег, и жажда славы, и стремление кому-то что-то доказать, и многое другое. Я же сейчас говорю о том, что движет человеком, когда он берется за перо. Это подсознательная материя. Основную массу произведений литературы можно разделить на две группы: те, где есть проблемы, и те, где есть безупречный герой. Так вот, женская литература – это всегда, ну на девяносто девять процентов, литература, в которой дама-автор олицетворяет себя с героиней. Она любуется ею, приписывает ей все мыслимые и немыслимые добродетели и при этом наделяет ее внешностью, о которой сама мечтает. Писательница хотела бы прожить такую же жизнь, совершать такие же поступки, встречать такую же неземную любовь, заниматься таким же восхитительным сексом и получать такие же неожиданные подарки как от жизни вообще, так и от красивых и богатых любовников. На этом построен любой дамский роман. Если изучить внимательно все творения дамы-автора, то можно составить полный перечень ее вкусов, желаний, мечтаний и даже детских страхов. Из этого получается полный и детальный психологический портрет писательницы, который ни в чем не уступает тому портрету, который мы составляем обычно после длительного и тщательного сбора информации об объекте.
– И вы полагаете, что Татьяна Томилина – именно такой автор?
– Ну конечно! Я прочел больше половины ее детективов. Там присутствует постоянная героиня, и я более чем уверен, что, препарировав образ этой героини, мы узнаем о Томилиной все, что нужно, чтобы правильно разработать программу. Вы все еще мне не верите?
– Хм… Ваши методы иногда кажутся мне сомнительными. Я, например, до сих пор не понимаю, какой смысл был в этом последнем трупе? Зачем громоздить одну смерть на другую? Чем вам помешал этот парень? Но не хочу быть несправедливым: вам всегда удается достичь желаемого результата. Не понимаю, почему вам это удается, но с фактами спорить трудно. Делайте как считаете нужным. Но помните об ответственности, которую вы сами на себя возлагаете, когда даете мне гарантии успеха.
– Я помню.
* * *
Следователь Борис Витальевич Гмыря, руководивший работой по делу об убийстве депутата Государственной Думы Юлии Готовчиц, был сильно простужен. Голос совсем сел, горло болело, а из носа текло постоянно. И полковник Гордеев, как ни силился сохранять серьезность в разговоре, то и дело съезжал на иронический тон, тем более что знал Гмырю он еще с тех пор, когда тот работал обыкновенным опером на территории. Хотя, надо признаться, серьезность совсем не помешала бы, ибо обсуждали они вещи отнюдь не смешные.
– Виктор Алексеевич, это с вашего тихого благословения майор Коротков водил меня за нос? – натужно сипел Гмыря, держа возле лица руку с зажатым в ней носовым платком.
Учитывая состояние настоящего, а не идиоматического носа следователя, вопрос прозвучал более чем забавно, и Гордеев не удержался и фыркнул.
– Что вы, Борис Витальевич, – ответил он, тем не менее стараясь оставаться вежливым, – Коротков никого не может водить за нос, у него хитрости на это не хватает. Он же прост, как дитя. Неужели вы сами не видите?
– И тем не менее… – Гмыря сморщился и чихнул. – Извините. Коротков предложил версию, в соответствии с которой убийцу Юлии Готовчиц надо искать через частное сыскное агентство «Грант». Мне версия, честно вам признаюсь, не понравилась, но я позволил Короткову по ней работать. И что же выяснилось? Прямо перед агентством в упор расстреливают Димку Захарова, которого я знал когда-то как неплохого опера, а рядом с ним в этот момент находится ваша Каменская. Это как же понимать?
– А как? – невинно спросил Гордеев.
– А так, что по делу работают еще какие-то ваши подчиненные, о деятельности которых мне ничего не известно. Виктор Алексеевич, не мне вас учить, потому что я сам когда-то у вас учился. Но речь идет об убийстве депутата, и здесь все должно быть четко и грамотно, потому что за каждым нашим действием руководство следит в десять глаз. Ну в какое положение вы меня ставите?
– Да ладно тебе, Боря, – примирительно сказал Колобок. – Не прикидывайся следователем, ты как был опером – так им и остался. Только петлицы на кителе сменил. Ничего закулисного я против тебя не замышляю. Версия была Каменской, тут ты прав, но я тебе подставил Короткова, потому что она девчонка еще, рано ей по убийству депутата работать. Сломается, не ровен час. Официально она этим преступлением не занимается, и ежели что, никто ее на ковер таскать и за нервные окончания дергать не будет. А Юрка – парень крепкий, битый, ему все нипочем. Вот и вся премудрость.