— Хорошо. До встречи. — Джек опустил трубку.
Карлотта вопросительно посмотрела на него:
— Сегодня, похоже, на пляж ты не едешь.
— С тобой — нет. Я еду с Делани.
— Будь я настоящей женщиной, — заметила Карлотта, — я бы стала ревновать.
— Если бы ты была такой настоящей женщиной, я бы сейчас не сидел тут.
— Знаешь, ты, кажется, — первый человек в жизни Мориса Делани, которого он слушает.
— Это я слушаю его.
— К этому он привык.
— Мы отправимся на пляж завтра, если погода не испортится, — пообещал Джек.
— И если ты не понадобишься Делани.
— И если я не понадоблюсь Делани.
— Ну, — откусила гренок Карлотта, — слава Богу, что у меня есть терпение и несколько трубок с опиумом, которые помогут мне скоротать день.
Джек усмехнулся и начал просматривать почту. Он получил письмо от Джулии — первое за четыре месяца, прошедших с момента их нью-йоркского свидания. Сначала он отложил его в сторону, чтобы прочитать в одиночестве, но потом решил, что это было бы проявлением трусости, и вскрыл конверт.
«Дорогой Джек, — прочитал он слова, написанные неестественно красивым, почти каллиграфическим почерком, — я была у адвоката и в ближайшее время подаю на развод. Я не стану просить у тебя денег для себя, потому что собираюсь сразу после завершения формальностей выйти замуж за человека, которого встретила и полюбила. От алиментов на ребенка я, разумеется, не отказываюсь. Я не хочу подавать заявление в Нью-Йорке, поскольку здесь причиной развода пришлось бы назвать адюльтер, а я предпочла бы, чтобы это обстоятельство не стало известно ребенку, когда он подрастет и начнет задавать вопросы. Поэтому я отправлюсь в Рино. Я рассчитываю на то, что ты оплатишь расходы, связанные с этой поездкой. Джулия».
«Почему она все время пишет „ребенок“? — раздраженно подумал Джек. — Я помню его имя». Когда Джек полностью осознал содержание письма, его раздражение исчезло.
— Где ты хочешь устроить нашу свадьбу? — спросил он Карлотту, просматривавшую свою почту.
— Что это? — произнесла она.
Джек протянул ей письмо. Она прочитала его без всякого выражения на лице.
— Где она училась писать письма? — Карлотта закончила читать. — В школе менеджеров?
— По-моему, это самое замечательное письмо из всех, какие я когда-либо получал.
— Ты правильно поступил, бросив ее. Она идиотка.
— Ты пришла к такому заключению на основании одного письма?
— Она не требует денег, — заметила Карлотта, откусывая гренок. — Она могла бы обобрать тебя до нитки.
— Ты потребуешь денег, когда мы будем разводиться? — с усмешкой спросил Джек.
— Руку и ногу, — сказала Карлотта.
— В таком случае мне не следует расставаться с тобой.
— Согласна. — Карлотта подошла к нему, поцеловала в макушку, потом взъерошила его волосы.
— Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные утра, — заметил Джек. — Ты не находишь?
— Нахожу. — Карлотта снова поцеловала его и вернулась на свое место, чтобы закончить завтрак.
— А что скажешь о той женщине из фильма? Ты был на ней женат?
— Да.
— Она принесла тебе счастье?
— Да, она принесла мне счастье.
«Этого бы не случилось, — произнес говоривший на кокни молодой однорукий лифтер, — если бы я спал в своей кровати, но к нам пришла моя тетя Пенелопа, и мама уговорила ее заночевать у нас, поэтому я отправился к Альфреду, моему другу, жившему на соседней улице, и лег спать у него. Когда прилетели бомбардировщики, я вскочил с кровати и бросился к окну, чтобы распахнуть его, потом услышал свист. Бомба угодила в соседний дом; пол подо мной вздрогнул, а зеркало, висевшее на стене, сорвалось с крюка; все происходило у меня на глазах, словно в замедленном кино; плавно вращаясь, зеркало начало падать вниз и начисто отрезало мне руку выше локтя…»
Им недавно выдали деньги, и они играли в покер в отеле; лейтенант ВВС, только что вернувшийся из Штатов, молодой, возбужденный, радостный, чувствовавший себя асом после двух боевых вылетов, легко проматывал свои полетные. «Честное слово, — сказал лейтенант, — такого отпуска у меня еще не было. За три дня я надевал трусы два раза. Перед моим отъездом из Викторвилла в Лос-Анджелес приятель дал мне один телефон и посоветовал позвонить по нему; леди дает всем, сообщил он, зато делает это мгновенно, без проволочек и с огромным воодушевлением. Я позвонил ей. Она спросила, как меня зовут; я представился: „Лейтенант Дайнин, мэм“. Она сказала: „Лейтенант Дайнин, приходите в восемнадцать ноль-ноль“. И я пришел. Она оказалась старой, тридцатилетней, но еще привлекательной и умелой. Она едва дала мне допить бокал, а прервали мы наши забавы лишь в половине двенадцатого, чтобы поужинать. Она сказала, что недавно кончила сниматься в одной картине, а работа над следующей еще не началась, поэтому она располагала временем; мы три дня ходили голые по большому белому дому, стоящему на вершине холма возле глубокого каньона; на нас обоих не было ничего, кроме ее обручального кольца, а ее огромный полицейский пес неотступно следовал за нами по пятам, наслаждаясь зрелищем. Наконец я взмолился: „Леди, если это война, пощадите противника“. Я заслужил вечную благодарность летчиков целой эскадрильи В-17, передав им перед возвращением в Европу ее телефон».
— Три короля, — спокойным тоном произнес Джек. — Я выиграл.
Он придвинул к себе лежащие на столе деньги. Семьдесят два фунта.
— Ей уже за тридцать, лейтенант, — сказал Джек. — Ей тридцать два.
Чуть позже он прошел в соседнюю комнату и позвонил. Этой ночью впервые после женитьбы на Карлотте он спал с другой женщиной. В письме, отправленном Карлотте, он не упоминал ни молодого лейтенанта, ни эскадрилью В-17. Когда Джек писал Карлотте, что любит ее, он был совершенно искренен и не кривил душой. Он слишком часто страдал от ревности, живя с Джулией, чтобы сохранить способность изводить себя этим чувством; это война, сказал себе Джек, а почти все связанное с войной гадко, печально, мерзко, и брак не является исключением.
Но последние цепи юношеского целомудрия теперь пали, и Джек стал встречаться напропалую со всеми доступными девчонками, которых в этот последний военный год было полно в Лондоне. Он спал с красавицами, испытывая при этом эстетическое наслаждение. Он спал с дурнушками, испытывая к ним чувство жалости. Но удовольствие от секса Джек получал всегда. Он стал пользоваться большой популярностью после того, как все узнали о перемене, происшедшей с ним. Джек ни разу не сказал женщине, что любит ее, какой бы хорошенькой она ни была. Лгать он не мог. Когда наступил день высадки десанта, Джек вместе с киногруппой войск связи, в которую его включили как человека, имевшего опыт работы в кино, покинул Лондон со вздохом сожаления, поскольку в этом городе осталось триста или четыреста девушек, с которыми он еще не переспал.