— Жаль, что только утро, — сказала Дора. — Мы должны бы выпить, чтобы отметить нашу встречу после стольких лет.
И девушка бросила на Люси вопросительный взгляд.
— Вы думаете это большой грех выпить в такой ранний час?
Люси посмотрела на часы. Девять тридцать пять.
— Ну… — неуверенно начала она. Она знала немало женщин, которые искали повод выпить в любое время дня и ночи. Может, это тот случай? Может, именно поэтому Тони старается держаться подальше от этого дома… Девушка хихикнула.
— Не смотрите на меня так, — сказала она, как бы читая мысли Люси. -Я еще ни разу в жизни не пила утром.
Люси снова засмеялась. Ей понравилась догадливость девушки.
— Мне кажется это неплохая идея, — сказала она.
Дора встала и подошла к маленькому столику с мраморным верхом, который стоял у стены. На нем было несколько бокалов и бутылок. Она налила в два бокала скотч и добавила содовой. Ее движения были точными и грациозными, она была похожа на серьезного и хрупкого ребенка, когда, склонив голову старательно отливала и размешивала жидкости. Наблюдая за ней, Люси ощутила даже неприязнь к сыну за то, что он причиняет боль такой девушке, которая благодаря своей красоте имеет право претендовать с первого же взгляда на себя в зеркало на любовь и восхищение, который должны стать естественным климатом всей ее жизни.
Дора протянула Люси бокал.
— На французских фестивалях в маленьких городках, — оправдывалась она. — Часто пьют по утрам. Приглашают много гостей и рекламируют в газетах вина — «Вер дАмитье» или «Суп д’Онер». Это значит кубок дружбы, перевела она, — или почетный кубок. А мы как назовем это?
— Ну, давай подумаем, сказала Люси. — Может назовем и так, и так.
— И так и так. — Дора кивнула и подняла бокал, они выпили. Дора не сразу проглотила, смакуя жидкость. — Теперь мне понятно, почему люди пьют по утрам. Утром это приобретает особую значимость, правда?
— А теперь, — сказала Дора между глотками. — Я уже достаточно тут наболтала о себе и Тони. А как вы? Что вы здесь делаете? Путешествуете?
— Отчасти да, — ответила Люси. — Я работаю в одной организации в Нью-Йорке, которая более или менее неофициально связана с Объединенными Нациями. Они работают с детьми. Мы как бы вмешиваемся в дела политиков, заставляя их краснеть за неправильное отношение к вопросам детского труда или кредитования образования или же обеспечения малышей прививками и несколькими пинтами бесплатного молока в год. И мы очень настойчивы в борьбе за права незаконнорожденных детей. Ну и всякой такое. — Она говорила легко, но в ее словах чувствовалась гордость за свое дело и нескрываемая заинтересованность в успехе.
— И много платят нам из Америки, и мы сейчас думаем, на что их потратить. Я уже пять недель езжу по Европе, с торжественным видом посещаю собрания, делаю записи и глажу маленькие черные головки детей Греции, Югославии и Сицилии. Прошлой ночью я была на конференции, которую переводили на три языка и мы закончили в час ночи, я умирала с голоду, когда наконец добралась до гостиницы, потому что так и не успела пообедать в тот день. Вот так я попала в тот бар и увидела Тони…
— По вашим словам вы очень важная персона, — сказала Дора с юношеским восторгом. — Вы даете пресс-конференции и так далее?
— Иногда, — улыбнулась Люси. — Я занимаюсь контролем рождаемости.
— А я никогда ничем не занималась, — рассеянно сказала Дора, вертя в руках бокал. — Я даже не окончила колледж. Я приехала сюда на каникулы и встретила Тони, ну и забыла про свой колледж… Должны быть, это так прекрасно, чувствовать себя полезной.
— Да, действительно, — серьезно сказала Люси, от души соглашаясь с девушкой.
— Может, когда Тони наконец оставит меня, — совершенно обыденно предположила Дора, — я буду что-то предпринимать, чтобы стать полезной. Дверь столовой медленно отворилась и в проеме показалась голова маленького мальчика.
— Мамочка, — сказал он. — Ивон говорит, что сегодня у нее выходной, и если ты не против, она возьмет меня с собой к своей невестке. У ее невестки есть клетка с тремя птичками.
— Зайди, Бобби, и поздоровайся, — приказала Дора сыну.
— Мне нужно дать ответ Ивон, — сказал мальчик. — Прямо сейчас.
Но он все равно послушно вошел в комнату, застенчиво обходя вниманием Люси. Он держался прямо, скованно. У него были задумчивые серые глаза и высокий покатый лоб. Волосы были коротко подстрижены, носил он шортики и вязанную рубашку, которые обнажали его голые ручки и ножки, покрытые шрамами и ссадинами — обычными свидетельствами детских шалостей. В общем ребенок выглядел крепким и подтянутым.
Люси посмотрела на него ошарашенно, даже забыв надеть обычную улыбку, вспоминая как выглядел Тони в этом возрасте. Почему она не сказала мне, что у них сын, подумала Люси, снова возвращаясь к своему первоначальному недоверию и настороженности. Ей казалось, что Дора преднамеренно, с каким-то неизвестным ей внутренним мотивом скрыла от нее эту очень важную информацию.
— Это твоя бабушка, — сказала Дора, мягко поглаживая волосы мальчика. — Поздоровайся, Бобби.
Не произнося ни слова, по-прежнему глядя в сторону, мальчик подошел к Люси и протянул руку. Они торжественно поздоровались. Затем, не сдержавшись и понимая, что рискует испугать или обидеть ребенка, Люси взяла его на руки и поцеловала. Бобби вежливо стоял и терпеливо ждал, когда его отпустят.
Люси прижимала ребенка к себе, не потому что хотела продлить момент нежности, а потому что боялась, что он заметит слезы в ее глазах. В эти мгновения обнимая худые плечики ребенка, ощущая пальцами нежную упругую детскую кожу, Люси почувствовала, как на нее сразу навалились и приобрела реальность острая боль потерь и ушедших лет, которые до сих пор казалось существовали только теоретически. Она прониклась этим острым печальным и так внезапно материализовавшим чувством.
Склонив голову, Люси поцеловала ежик мальчуковых волос, пахнущих сухим свежим запахом забытого детства.
Она чувствовала на себя пристальный взгляд Доры.
Глубоко вздохнув, она сдержала слезы и отпустила мальчика, заставив себя улыбнуться.
— Роберт, — сказала она. — Какое прелестное имя! Сколько тебе лет?
Мальчик вернулся к матери и молча остановился.
— Скажи бабушке, сколько тебе лет, — настаивала Дора.
— Моя бабушка толстая, — ответил ребенок.
— Это та, которая приезжала в прошлом году.
— Четыре, — наконец сказал он. — Мой день рождения зимой.
В двери послышался звук открываемого замка, затем шаги в коридоре. В комнату вошел Тони. Он остановился, увидев Люси, сначала он выглядел удивленно, вежливо старясь припомнить, кто это может быть, и переводя вопросительные взгляды с матери на Дору. Он был в том же костюме.
Что и ночью, однако таком измятом, будто спал в одежде. Он выглядел уставшим, был небрит, и часто моргал, стараясь привыкнуть к свету после темноты лифта. В руке он держал очки с темными стеклами.