— Папочка, — сказал мальчик. — Мама сказала, что я могу пойти с Ивон к ее сестре. У нее есть клетка с тремя птичками.
— Привет, Тони, — сказала Люси вставая.
Тони быстро раза два-три покачал головой.
— Ну вот, — тихо произнес он не улыбаясь.
— Мы тут с твоей матерью общаемся.
Тони перевел взгляд с их лиц на бокалы с виски, стоявшие на столике. — Вижу, — сказал он и на этот раз улыбнулся. Но улыбка вышла холодной и чужой. — Что за чудная мысль, — сказал он. Он протянул руку и Люси скованно официально пожала ее. Потом он повернулся к ребенку. Некоторое время стоял молча, будто изучая своего сына, с изумлением и невыразимым обожанием, как бы стараясь найти маленький скрытый секрет на нежном радостном личике ребенка.
И вот еще, что она не удосужилась мне сказать — как сильно он любит сына.
— Роберт, — серьезно сказал Тони. — Ты не смог бы сегодня стать курьером?
— Смотря для чего, — осторожно ответил мальчик, чувствуя, что от него хотят избавиться.
— Как насчет того, чтобы сходить к Ивон и сказать, что папа не прочь съесть немного ветчины с яичницей и запить большим кофейником кофе?
— И тогда я смогу вернуться сюда? — торговался ребенок.
Тони посмотрел на жену, затем на Люси.
— Конечно, ответил он. — Мы даже настаиваем, чтобы ты вернулся к нам. — Это я и скажу Ивон. Что вы настаиваете.
— Правильно, — подтвердил Тони.
Мальчик выскочил из комнаты и направился в кухню. Тони без тени улыбки наблюдал за ним, пока ребенок и скрылся за дверью, затем он перевел взгляд на женщин.
— Ну, — начал он. — С чего начнем?
— Послушайте, — сказал Дора. — Думаю, мне лучше выйти отсюда. Я оденусь, возьму Бобби и…
— Нет, — голос Люси прозвучал громче, чем она того хотела. Сама мысль остаться наедине с Тони в этой потрепанной, по-вокзальному неуютной комнате в ожидании, пока не уйдут Дора с ребенком, была невыносимой для нее. Ей нужно было время и нейтральная почва.
— Думаю, что если ты хочешь повидаться со мной, Тони, то мы лучше встретимся в другой раз.
— Как хочешь, — покорно согласился Тони.
— Не хочу нарушать ваши планы…
— Мои планы на сегодня, — легко и непринужденно сказал Тони, любезно кивая в сторону матери, — это и есть развлекать собственную мать. И все же… — Он осмотрелся. — Я не могу винить тебя за то, что ты хочешь уйти отсюда. Я тебе вот что скажу. На углу есть бистро. Если ты не против подождать с пол часа…
— Хорошо, — поспешно приняла его предложение Люси. — Это было бы прекрасно. — И повернувшись к Доре, она сказала, — Прощайте, дорогая.
Ей хотелось поцеловать девушку на прощанье, но она не могла пошевелиться под проницательным взглядом Тони.
— Спасибо вам.
— Я провожу вас до двери.» сказала девушка.
Неуклюже, чувствуя себя как никогда по-девичьи смущенной, Люси взяла свою сумку и перчатки, и оставив Тони все в той же позе посреди комнаты с выражением глубокой усталости и холодного изумления на лице, Люси последовала вслед за Дорой в коридор.
Дора открыла перед гостьей дверь и Люси, уже было сделав шаг наружу, помедлила.
— Вы хотите не что-то сказать? — прошептала она.
Дора на мгновение задумалась.
— Будьте осторожны, сказала она. — Берегите себя. Может, было бы лучше вам не ждать своего сына в бистро, куда он заявится через полчаса. Повинуясь мимолетному порыву, Люси склонилась и поцеловала девушку в щеку. Дора не пошевельнулась. Она стояла неподвижно, выжидая чего-то, от ее былого дружелюбия не осталось и следа.
Люси отпрянула и начала нервными движениями натягивать перчатки.
— Вниз вам придется идти пешком. Это французский лифт. Он везет пассажиров только наверх.
Люси кинула и направилась вниз по лестнице. Она услышала за спиной стук закрывающейся двери и, осторожно ступая по неосвещенной лестнице, прислушивалась с холодному стуку собственных каблуков о каменные ступени. Откуда-то все еще доносился гул пылесоса. Он походил на нервный захлебывающийся гул, который как гигантское насекомое преследовал ее до самой улицы.
Пятнадцать минут Люси бесцельно бродила, разглядывая витрины магазинов и ничего не видя, затем она опять поспешно вернулась на угол улицу, на которой жил Тони. Она сразу же нашла бистро, о котором он говорил. Это были несколько столиков, стоявших на террасе под навесом, Люси присела и заказала кофе, чтобы просто скоротать время ожидания.
Сцена происшедшая в квартире сына взволновала ее. В течение всех этих лет, она то и дело возвращалась к мысли повидаться с Тони, но в своем воображении она рисовала себе драматические сцены их воссоединения — вот, например, она умирает и Тони вызывают к ее смертному одру, и он приезжает — молодой, нежный, с прощальным выражением прощения на лице. Потом последнее проявление любви, прощальный поцелуй (хотя в ее воображении лицо подставленное для поцелую все то же тринадцатилетнее мальчишеское личико, потемневшее от загара того далекого лета). — и потом чудесное выздоровление и долгое выяснение отношений, примирение, заканчивающееся крепкой дружбой. Был еще один повторяющийся сон, который снился немного реже в последние годы, — Тони стоит над ее постелью и, глядя на спящую мать, шепчет «Умри!Умри!». Но все, что произошло на самом деле, было хуже этого страшного сна и ее наивных мелодраматических фантазий. Все случилось так внезапно, скомкано и безнадежно. Она действительно не была уверена, что видела именно его в баре. И при этом испытывала смущения, что сидела в ночном баре с двумя студентами, которым позволила, пусть без задней мысли, заигрывать с ней. Затем это нездоровое впечатление от неуютной комнаты и разочарованной жены, с ее печальной исповедью и неуверенностью в будущем. И эта неожиданная боль при виде маленького мальчика с таким знакомым лицом, застенчивым, серьезным взглядом отца, который через поколения снова бросал ей сквозь все эти годы упрек, снова взваливая на нее еще более тяжелый груз ответственности. Да и сам Тони — преждевременно поседевший, не по годам усталый, так неприятно отчужденный и невнимательный к своей жене, и отстранено вежливый и непроницаемо холодный к матери. Это правда, предупреждала сама себя Люси, что ее мнение могло быть результатом влияния неблагоприятных и наверное не совсем справедливых картин, нарисованных Дорой до его появления. Очень вероятно, что Дора накапливая свои женские обиды всю ночь, когда отсутствовал муж, могла полностью исказить все. Но при всем этом, #даже делая скидку на возможные преувеличения со стороны Доры, Тони произвел на Люси весьма странное впечатление.
И ко всему этому примешивался образ внука, на что-то надеявшегося и уязвимого, застрявшего в клубке неудач и непониманий своих родителей, и еще настолько юного, что ему недоступны были мрачные течения, которые коверкали жизнь взрослых и которые неизбежно влияли на его собственную судьбу. Боже, подумала Люси, а что из него-то получится? Сколько будет продолжаться эта кара?