— Алло.
— Клемент, — услышал он напористый голос О'Нила. По телефону тот всегда разговаривал, как высокопоставленный чиновник, требующий от своего подчиненного быстрого и полного отчета. — Ты проснулся?
— Почти. Что-нибудь случилось?
— Ты простудился?
— Нет. — Вопрос удивил Арчера. — С чего ты это взял?
— Голос у тебя странный. Очень низкий.
— Я лежу, — ответил Арчер. — Вот и голос у меня сексуальный.
О'Нил не рассмеялся, и Арчер понял, что повод для звонка серьезный.
— Я подумал, ты простудился. Послушай, Клемент. Мне очень жаль, но я вынужден дать задний ход. Сегодня утром я говорил с Хаттом, и он чуть меня не разорвал.
— Послушай, Эммет, — начал Арчер, — ты говорил…
— Я знаю, что я говорил. Пожалуйста, Клемент, дай мне закончить. Все не так плохо, как ты себе представляешь.
— Выкладывай.
— Хатт чуть не пробил потолок, но потом вернулся на грешную землю и пошел на уступки. Он даст тебе две недели, потому что я тебе их обещал.
— Отлично. О большем я и не прошу.
— Он даст две недели всем, — продолжил О'Нил, — кроме Покорны.
Наступила тишина. О'Нил ждал ответа Арчера. Но Арчер молчал.
— Я спорил с Хаттом до посинения, — нарушил паузу О'Нил, — но с композитором ничего не выходит. Он готов уволить всех, включая меня и тебя, если мы будем держаться за Покорны.
— А как насчет следующей передачи? — спросил Арчер. — Музыка уже принята.
— На это он согласен. Но не более того.
Арчер внимательно изучал потолок. У окна по побелке пошли трещины. Скоро придется делать ремонт, отметил Арчер.
— Клемент, — донесся из трубки голос О'Нила. — Клемент! Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Так что ты на это скажешь?
— Я позвоню Покорны, — с неохотой ответил Арчер. — Скажу, что на следующие неделю или две он нам не понадобится. Временно.
— Хорошо. — В голосе О'Нила слышалось облегчение. — Я думаю, это разумное решение.
— Да, очень разумное.
— В конце концов, Хатт согласился дать остальным две недели.
— Поблагодари мистера Хатта от моего имени.
— Он хочет видеть тебя. Сегодня в четыре.
— Я приеду.
— Клемент… — Голос О'Нила изменился, интонации чиновника бесследно исчезли. — Я сделал все, что мог.
— Я знаю, — ответил Арчер. — Я в этом уверен, Эммет.
— Тогда до встречи в четыре.
Арчер положил трубку на рычаг и вновь уставился в потолок. Позвонить Покорны прямо сейчас или сначала встать? С чего лучше начинать день? Что доставит ему больше радости: немедленное действо или затяжка времени? Когда лучше увольнять сотрудника: до или после завтрака? А может, гораздо проще перезвонить О'Нилу и сказать, что с этого самого момента он уходит в отставку? Да только в этом случае он без боя сдаст еще четверых. Отставка не годится, сказал себе Арчер. Это безответственное решение.
«Покорны, — подумал он, потянувшись к телефону, — тебя придется принести в жертву. Ты арьергард, выводящий из-под удара основные силы. И мы надеемся вызволить тебя позже, при обмене пленными. Придется тебе держать удар».
— Алло, — послышался в трубке голос Покорны. — Кто говорит? Кто говорит? — Голос был нервный, пронзительный, словно Покорны ничего хорошего не ждал от телефонных звонков.
— Манфред, это Клемент Арчер.
— О, мистер Арчер, я так рад, что вы позвонили, — затараторил Покорны. — Я хотел извиниться. Прошлым вечером я наговорил лишнего. Вы меня понимаете, насчет дирижера. Я очень разнервничался. Наговорил много того, чего говорить не следовало. Это моя дурная привычка, моя жена постоянно указывает мне…
— Ничего страшного, Манфред. По существу вы были правы.
— О, благодарю вас, мистер Арчер. Я не мог заснуть, я…
— Не волнуйтесь об этом, — прервал его Арчер. — Я звоню по другому поводу. — Он помолчал, подбирая нужные слова. — Понимаете, Манфред, мы хотим внести в шоу некоторые изменения. Поэкспериментировать…
— Да, конечно, — Покорны заранее соглашался со всем, — всегда надо заглядывать впе…
— На следующие одну или две недели, Манфред, мы хотим использовать другую музыку.
— Какую угодно. Какую вам будет угодно. — Голос Покорны стал еще более пронзительным.
— Я имею в виду, что мы хотим попробовать кого-то еще. Другого композитора. — С противоположного конца провода доносилось шумное дыхание. — Временно.
— Да, — пискнул Покорны. — Да, разумеется.
И в трубке послышались гудки отбоя. Арчер положил ее на рычаг. «Все оказалось гораздо проще, чем я предполагал», — подумал он, встал с кровати и начал одеваться.
— Ругаться я не буду, — шептал Хатт. — И не в моих правилах брать на себя роль арбитра. Я считаю, что О'Нил превысил свои полномочия, сказав, что дает вам две недели, но, по моему разумению, сотрудники должны уметь принимать самостоятельные решения. Для агентства это скорее плюс, чем минус. Если эти решения меня не устраивают, я их не отменяю. Мне проще уволить сотрудника.
Хатт кисло улыбнулся. Его бледное, с острыми чертами, неприятное лицо напоминало клин. Он не говорил, а вещал. И всегда шепотом. То ли берег голосовые связки, то ли понимал, что это лучший способ заставить людей слушать его внимательно. Точной причины Арчер не знал. Но, имея дело в Хаттом, приходилось сидеть на краешке стула и напрягать слух, чтобы ничего не упустить. Невысокого росточка, худощавый, лет пятидесяти с небольшим, Хатт носил дорогие костюмы и так зализывал седеющие волосы, что они казались шапочкой, обтягивающей череп. Во время войны он занимал важный пост в Управлении военной информации, [22] так что у него остались связи со многими высокопоставленными чиновниками в Пентагоне и других правительственных учреждениях, которым он иногда звонил, шепча в трубку, в присутствии Арчера. По уик-эндам Хатт напивался, но в понедельник всегда приходил на работу с ясными глазами и прямой спиной, вышагивая по коридорам, словно командир дивизии. Он верил в себя и в правильность собственных суждений, обладал врожденной командирской жилкой и привык к тому, что ему подчинялись. Арчер виделся с ним редко, и всякий раз в присутствии Хатта ему становилось как-то не по себе, хотя Хатт всегда держался очень корректно и дружелюбно и, бывало, даже приглашал Арчера на ленч. Кабинет Хатта своей безликостью и холодностью напоминал Арчеру операционную.