Серов предложил ей стул. Затем, накинув куртку, встал перед зеркалом. Поправляя галстук и причесываясь, Павел заискивающе улыбался.
— Павел, — начала Товарищ Соня, — у нас будет ребенок.
Серов опустил руки. Его лицо перекосилось.
— Что?..
— Я беременна, — решительно ответила Товарищ Соня.
— Черт…
— Уже три месяца, — продолжала она.
— Почему ты не сказала мне раньше?
— Я не была уверена.
— Черт побери! Тебе придется…
— Сейчас уже слишком поздно что-либо делать.
— Почему же ты раньше…
— Я уже объяснила, что заметила слишком поздно.
Серов рухнул в кресло напротив Товарища Сони и пристально посмотрел на нее. Товарищ Соня хранила полное спокойствие.
— Ты уверена, что от меня? — прохрипел Павел.
— Павел, — отозвалась Соня, не повышая голоса, — ты меня оскорбляешь.
Павел встал, прошел к двери, вернулся, снова сел и затем опять вскочил.
— Ну и что мы, черт возьми, будем делать?
— Мы поженимся, Павел.
Он склонился над Соней, опустив сжатый кулак на стол.
— Ты с ума сошла! — рявкнул Павел.
Соня, не говоря ни слова, выжидающе смотрела на него.
— Ты сумасшедшая. Послушай, у меня нет никаких серьезных намерений.
— Но ты должен будешь жениться на мне.
— Никогда. Убирайся отсюда, ты…
— Павел, — тихо сказала Соня, — не говори того, о чем будешь потом жалеть.
— В конце концов… Мы живем не при капитализме. В нашей стране не существует такого понятия, как лишение девичьей чести… к тому же, ты и не была девственницей… Хорошо, если хочешь, можешь обратиться в суд и востребовать деньги на содержание ребенка — пожалуйста, черт с тобой. Но нет такого закона, который мог бы заставить меня жениться на тебе! Понимаешь? Нет. Мы живем не в какой-нибудь там Англии!
— Сядь, Павел! — скомандовала Соня, застегивая на френче пуговицу. — Пойми меня правильно. Я отношусь к решению данного вопроса без старомодных предрассудков. Мне безразличны нравственность, общественное презрение и другие подобные глупости. Наш долг — вот что самое главное.
— Наш… что?
— Наш долг, Павел. Долг перед будущим гражданином страны. Серов прыснул со смеху:
— Прекрати! Ты не на заседании кружка.
— А что, в обыденной жизни ты забываешь о преданности нашим принципам? — язвительно заметила Товарищ Соня.
Павел снова вскочил с кресла:
— Теперь, Соня, попытайся понять меня. Естественно, я всегда остаюсь верным нашим принципам… Я понимаю, что чувство долга — прекрасное чувство, и ценю его… Но какое отношение это имеет к… будущему гражданину?
— Подрастающее поколение — будущее нашей страны. Воспитание молодежи является жизненно важной проблемой. У нашего ребенка будет преимущество. Становлением его личности займутся отец и мать, являющиеся членами партии.
— Соня, черт возьми! Это уже не актуально. Для этого сегодня существуют детские сады, где с раннего возраста в одной большой семье детей воспитывают в духе коллективизма и…
— Государственные детские сады достигнут своего развития в далеком будущем. Сегодня они несовершенны. Наш ребенок должен вырасти совершенным гражданином нашей великой страны. Наш ребенок…
— Наш ребенок! Черт возьми! Откуда мне знать…
— Павел, неужели ты намекаешь, что…
— Нет, я не это имел в виду, но… Черт! Соня. Я был пьян. Тебе лучше знать…
— Ты жалеешь о том, что случилось?
— Нет, и еще раз нет, Соня. Ты знаешь, что я люблю тебя… Соня, послушай, откровенно говоря, я не могу сейчас жениться.
Конечно, ты мне нравишься, как никакая другая женщина, и я бы почел за великую честь жениться на тебе, но пойми, моя работа только начинается, я должен подумать о будущем. Пока у меня все идет очень хорошо и… и мой долг перед партией заключается в самосовершенствовании и…
— Я могла бы помочь тебе, Павел, или… — с расстановкой начала Товарищ Соня, глядя на Павла. Она могла дальше не продолжать; Павел все понял.
— Но Соня… — беспомощно застонал он.
— Меня все это расстроило не меньше, чем тебя, — хладнокровно сказала Соня. — Пожалуй, для меня эта новость была более тягостной. Но я готова исполнить то, что я считаю своим долгом.
Павел тяжело опустился в кресло. Не поднимая головы, он проговорил:
— Послушай, Соня, дай мне два дня на то, чтобы все обдумать и смириться с ситуацией.
— Конечно, — бросила в ответ Соня, направляясь к выходу, — подумай. Все равно сейчас у меня уже нет времени. Нужно бежать. Пока.
— Пока, — пробормотал Павел, не глядя на нее.
В тот вечер Павел напился. На следующий день он заглянул в клуб Союза железнодорожников.
— Поздравляю, Товарищ Серов, — сказал при встрече председатель клуба Павлу. — Я слышал, ты собираешься жениться на Товарище Соне? Лучшей партии тебе не найти.
— Да, Павлуша, с такой женой далеко пойдешь, — позавидовал секретарь партийной ячейки.
В кружке Политпросвета к Павлу подошел незнакомый внушительного вида ответственный товарищ и, похлопывая его по плечу, расплылся в улыбке:
— Заходите в любое время, Товарищ Серов. Я всегда готов помочь будущему мужу Товарища Сони.
Вечером Павел Серов позвонил Антонине Павловне и, обругав Морозова, потребовал увеличения размера своего пая и выплаты его вперед. Получив деньги, он угостил мороженым проходящую мимо девочку.
Прошло три дня. Наступил день бракосочетания Павла Серова и Товарища Сони. Они стояли в пустой комнате перед служащим ЗАГСа. Когда пришло время расписываться в большом регистрационном журнале. Товарищ Соня выразила желание оставить девичью фамилию.
Вечером того же дня Товарищ Соня переехала в комнату Серова, которая была намного больше той, где жила она.
— Дорогой, — обратилась к мужу Товарищ Соня, — мы должны придумать для нашего малыша какое-нибудь хорошее революционное имя.
* * *
В дверь Андрея постучали. Затем раздались тяжелые глухие удары, похоже было, что барабанили кулаком по ящику.
Андрей сидел на полу, изучая разложенные вокруг чертежи на больших белых листах, освещаемых стоявшей рядом лампой. Он поднял голову и раздраженно спросил:
— Кто там?
— Это я, Андрей, — послышался из-за двери низкий мужской голос. — Открой. Это я, Степан Тимошенко.
Андрей вскочил и отпер дверь. На лестничной площадке, слегка пошатываясь, опершись о стену, стоял Степан Тимошенко, матрос, служивший ранее на Балтийском флоте и в береговой охране ГПУ. На голове у него была бескозырка, на околыше которой не было ни звездочки, ни названия корабля; на Степане была гражданская одежда; верхняя пуговица его короткой куртки с кроличьим воротником была расстегнута, обнажая загорелую шею со вздувшимися мышцами; рукава куртки были слишком узкими для мощных запястий. Степан оскалился, показывая сияющую белизну зубов. В глазах его блестел огонек.