Шалишь, дяде Юде не навяжешь электричество насильно!
Хаеле дяди Юды смотрела из своей каморки, удивляясь, что отец вдруг ощутил потребность в чтении. В Хаеле кипела злоба. Но дядя Юда оставался хладнокровным, строил странные гримасы, словно этот человек вдруг забыл о суетном мире и целиком предался духовному. Она не выдержала, выбежала, взбешенная, из своей каморки и задула лампу.
— С ума сошел! Разве не видишь, что горит электричество?
Дядя Юда довольно холодно встал, захлопнул книгу, положил ее на комод и стал прохаживаться по комнате, напевая хасидскую мелодию.
* * *
Так прошла электрическая революция.
От множества ярких огней из разных окон двор потерял свой обычный ночной облик. В темных, далеких его закоулках светились голубые пласты снега. Электричество жидкими пальцами охватывало стены, рыскало по укромнейшим местам, добиралось до самых глухих углов, которые долгие годы дышали темнотой и не знали света даже днем.
* * *
Дядя Ича вышел из дома, оглянулся по сторонам — не смотрит ли кто-нибудь? — и направился в некое укромное место между домом дяди Юды и сараем. Раньше там было очень темно. Теперь же, подойдя, он увидел, что лишился еще одного удобства в жизни: там было светло как днем. Расстроенный, он бродил по двору, злясь на весь мир и на новые порядки.
Мутные весенние ручейки вылезали из-под льда, бежали вниз с горы по улице с прохладным звоном. Стоя в тени, дядя Ича заметил, как Зиша тоже вышел из дома, а возле сарая, кажется, кашлял кто-то третий.
Была тихая ночь, такая тихая, что можно было услышать электрические шорохи на мостовой. Яркие электрические полосы лежали в жирной темноте, как клинки, вынутые из черных ножен.
Трое Зелменовых блуждали по двору, стараясь не наступать на электрические шнуры, лежавшие на земле, как свежие бинты вокруг зелменовского наследства. Эти трое Зелменовых сморкались от обиды и время от времени издавали то самое деликатное ржание, которое свойственно лишь одному этому роду.
Они встретились возле крыльца реб Зиши, долго стояли друг против друга, поглаживали бороды и молчали.
— Что творится на свете, а? — не выдержал наконец дядя Ича.
Дядя Юда сердито посмотрел на него поверх очков и ответил:
— Так разве уж не лучше лежать в земле?
Это он имел в виду тетю Гесю, которая и вправду уже лежала в земле.
Лишь один дядя Зиша стоял спокойно, потягивая волосок из бороды, и даже теперь он грустно улыбался:
— Ну и дети же у людей!
Как раз в это время дядя Фоля в одних кальсонах поднялся с кровати, выпил три кружки воды и снова залег спать.
Электричество победило. Если бы реб Зелмеле получил возможность вернуться домой, он прошел бы мимо, потому что определенно подумал бы, что здесь живет какое-нибудь «начальство».
Ходили слухи, что в пригород отправляют худшее электричество — то, которое остается на дне котла. Это известие ужасно возмутило Зелменовых, и, если это верно, они были по-своему правы, потому что, в самом деле, раз уж ты даешь электричество, так давай хорошее! Было даже решено, что тетя Малкеле сходит к Бере и укажет ему на эту несправедливость, которую позволяют себе по отношению к Зелменовым. Но на этот раз она уперлась и по каким-то непонятным соображениям ни за что не хотела выполнить поручение.
Она твердила:
— Почему это я всегда должна быть козлом отпущения?
* * *
В ту пору началась, так сказать, электрическая лихорадка. Молодые Зелменовы, вдохновленные примером Беры, тянули к себе в комнаты «лампочки Ильича». Лазали по сырым стенам, по крышам, разматывали провода, стучали молотками, как в старые времена накануне Кущей. Двор электрифицировался до основания. Каждый Зелменов бежал с молотком в руке, с шурупами в карманах, с кусками провода, а Фалк дяди Ичи обучал всех, показывал, что надлежит делать. Электричество искрами сыпалось даже из глаз.
Черно-весенними пригородными ночами, когда «керосиновые» дома мокли в первых весенних грозах, реб-зелменовский двор светился, как вокзал.
Соседи удивленно глазели, липли к окнам и восклицали:
— Смотрите, родненькие, до какой роскоши люди дожить могут!
* * *
Старый каменный дом был до краев налит светом. Еще бы! В нем орудовала великая сила — сам Фалк дяди Ичи, о котором говорят, что, кроме куска хлеба и электричества, ему в жизни ничего больше не надо.
Фалк жил в каменном доме, в отдельной квартирке, вдвоем с Цалелом дяди Юды, и вот благодаря им дом был электрифицирован сверху донизу наилучшим электричеством.
На этих двух молодых людях стоит остановиться немного подробнее.
Кто такой Фалк дяди Ичи? Он рабфаковец. Длинный щетинистый чуб вылезает из-под его шапки. Славный парень. Он показал себя еще при рождении. На свет он появился с криком. К полугоду он себе «накричал пупок». К пяти годам его ошпарили кипятком из самовара. В тринадцать лет ему рассекли губу. Он бегает в старой, поношенной куртке Беры, с книжками под мышкой и на ходу глотает знания. Он суетится за всех Зелменовых, вместе взятых. Дома у него есть ящик с железками, молотками, шурупами. Он сам чинит обувь. Он сам мостит двор. Сам вставляет стекла. Сам кроет крышу. Теперь он стал приносить в дом пивные бутылки с отбитыми горлышками, в которые он наливает какую-то синюю водицу и вымачивает в ней кусочки меди, угля, железа.
А кто такой Цалел дяди Юды?
Цалел дяди Юды — образованный, он весь ушел в науку, у него чуб, зачесанный набок, он носит очки.
Иногда, когда Цалел выходит от Тоньки, отец ее спрашивает с тревогой:
— Что делал у тебя этот самый?
Как будто он не знает имени.
Дядя Зиша ни за что на свете не хочет породниться с Зелменовыми (Зелменов не любит Зелменова).
— Довольно с меня, — говорит он, — что моя Гита попала к этим грубиянам.
К тому же Цалел еще имеет дурную привычку — время от времени кончать жизнь самоубийством. Все ломают себе голову, откуда это у него — ведь Зелменовы живут по сто лет и более. Реб Зелмеле довольно долгое время слонялся среди живых без всякого дела и все же не умирал.
Вот и не знают, откуда такое у Цалела.
* * *
Квартирка, в которой они живут, состоит из двух пустых, голых комнат. В первой комнате висят на стене брюки из чертовой кожи — здесь живет Фалк. Во второй комнате есть столик, этажерка с книгами, чайник и даже ночной горшок — здесь живет Цалел.
Между прочим, из-за этого ночного горшка однажды произошел крупный инцидент, и стоит на этом остановиться.