Дядя Юда сразу протрезвился, заворочался и почуял сырую, промерзшую землю. Он стал нащупывать около себя очки. В темноте, недалеко от него, блуждали два фосфорических огонька. Стоял тяжкий дух — пахло шкурой.
Но куда попал дядя Юда?
Понемногу глаза его различили в темном углу волка на задних лапах.
На рассвете дядю Юду вытащили из волчьей ямы с поседевшей бородкой.
А гончар, конечно, умер.
«Мои дорогие родители!
Извините меня за то, что долго не писал, — просто не было времени. Мы так загружены работой, я и Тонька, что о вас, мои дорогие, совсем забываем. Но теперь мы будем писать чаще.
Я здесь ближе познакомился с Тонькой, так как я на ней, как это говорится на вашем языке, женился. Она интересная дивчина, преданная телом и душой делу социалистического строительства. От мелкобуржуазного индивидуализма она уже почти освободилась. Я верю, что в процессе работы она окончательно выровняется и мы получим в ее лице настоящего, классово выдержанного работника на хозяйственном фронте.
Мои милые, энтузиазм рабочего класса велик — это заметно во всех областях нашего строительства. Но надо признать, что инициатива трудящихся не всегда поддерживается надлежащим образом и множество миллионов, если не миллиардов, пропадают для государства.
Вы спрашиваете меня, что я делаю и накопил ли я уже немного денег? Мои наивные, наивные родители, о чем только вы, сидя там, думаете! Я уехал из дома не затем, чтобы копить деньги. Я прибыл сюда, чтобы стать на одном из ответственнейших участков строительного фронта — на культурном фронте.
У нас в Советском Союзе руководящая роль в культурном строительстве, как и во всем социалистическом строительстве, принадлежала и принадлежит пролетариату. Вот почему партия ставит себе задачей, чтобы пролетариат овладел всеми отраслями культуры, потому что от этого, с одной стороны, зависит пролетарское содержание культуры, с другой — это поможет еще больше укрепить влияние пролетариата на основные массы крестьянства.
Мои дорогие, Тонька ушла на заседание, она, наверное, придет поздно вечером, поэтому я теперь топлю печь и грею для нее чай. У нее большая общественная нагрузка, и не только Тонька, мы все сейчас работаем очень напряженно, потому что никто не отрицает того, что у нас еще имеются большие трудности на нашем победоносном пути к социализму.
На днях у нас было интересное собрание, посвященное борьбе с потерями. Тонька перед тысячной рабочей массой огласила ряд интересных фактов и цифр, рисующих наше небрежное отношение к внутренним ресурсам. Такой четкости мысли я уже давно не наблюдал.
Наши потери в хозяйстве исчисляются сотнями миллионов рублей, двести тысяч тонн лишнего металла мы тратим ежегодно, полтора миллиарда лишнего кирпича у вас уходит только потому, что мы строим, по старой привычке, слишком толстые стены. Отбросы пищевой промышленности могут нам давать ежегодно, по приблизительным расчетам, двести миллионов рублей. Еще хуже обстоит дело в сельском хозяйстве. Замена обычных семян селекционными может дать повышение урожайности на целых двадцать процентов. Мы отпускаем недостаточно средств на борьбу с полевыми вредителями, в то время как эти расходы тут же будут покрыты сторицей. Суслики, например, съедают ежегодно только в РСФСР хлеба на сорок пять миллионов рублей, саранча — на тридцать миллионов, гусеницы — на шесть миллионов, вредная черепашка — на сто семьдесят два миллиона и т. д.
Все эти цифры Тонька использовала блестяще. Сначала спецы смотрели на нее сверху вниз, но теперь Татьяна Зиновьевна уже большой знаток в хозяйственных вопросах. С ней довольно весело. Мы обедаем в Церабкоопе, обмениваемся мнениями, хохочем, переворачиваем все вверх дном, так что иногда нам велят убраться из столовой. Вечером и утром мне самому приходится вести домашнее хозяйство. Тонька говорит, что она и связалась со мной ради того, чтобы я вел хозяйство. Но, мои дорогие, этот номер не пройдет. У меня еще имеется достаточно воли, чтобы постоять за свою самостоятельность и не попасть ни под чье влияние, пусть это будет даже Тонькино. В хвостизме меня никто не обвинит!
Что слышно у вас? Как поживают отец, мать, радио? Смотрите, ни в коем случае не ставьте на приемник горячий чайник и горшки, потому что, если внутрь прольется суп, вы сами понимаете, это будет преступление. Надо удлинить радиомачту. Это отец может сам сделать следующим образом: нужно взять два кола и провести у концов две поперечные линии, которые бы делили их на четыре равные части, пропилить по линиям оба кола на 35–70 см, в зависимости от длины, потом вынуть кусочки долотом, один кол всадить в другой и на концы соединения надеть железные кольца.
У меня в ящике на чердаке ты найдешь все нужные инструменты, но потом обязательно положи все на место. Пришли мне, папа, заодно мой учебник. Он на полке, сверху, где мама сушит сыр. Книжка называется: «Глауберова соль Карабугазского залива».
Да, мои дорогие, нужно работать, работать и работать. По части философии я слаб. А нам нужно уметь диалектически мыслить, постигать явления в их процессе, но я сознаюсь — моя голова для этих вещей туповата. Тонька мне иногда помогает, но она нетерпелива и, если я сразу не понимаю, сердится, хватает пальто и убегает. После этого она со мной не разговаривает несколько дней. Это, по-моему, пережитки ее индивидуалистической психологии. Мы все же происходим от мелкобуржуазных родителей-кустарей. Рабочим от станка чужды такие интеллигентские выходки. Она еще молода, и в тесном соприкосновении с индустриальным пролетариатом, надо надеяться, вылечится (и я тоже) от всех мелкобуржуазных загибов.
Да, нам еще многое предстоит проделать!
Ваш Фалк.
P. S. Насчет твоего вопроса, мама, можно ли у нас в ЦРК достать ванильные палочки и шафран, — поверь, что мне некогда ходить узнавать, но, наверное, есть. Пишите обо всем, что делается на дворе. Умерла уже бабушка или нет? Если она умерла, напишите, похоронили ли ее возле дедушки и дяди или где-либо в другом месте и как она вела себя перед смертью; если же она жива — сердечный ей привет от меня и Тоньки.
«Моя дорогая мама!
Я пользуюсь случаем выразить тебе мою благодарность за то, что ты меня родила в такое великое и интересное время. Фалк — мой муж, так что не бойся, что я останусь вековухой… Он неплохой парень.
Целую, целую, целую!
Я тебя попрошу, мама, передать Яшке рыжему, сыну Хони, сапожника со «второго двора», что на днях я ему отвечу на письмо. Мне непонятны его настроения. Скажи ему, что, наверное, они не требуют как следует. У нас кампания по заключению коллективных договоров прошла с большим энтузиазмом. Рабочие выставили сотни предложений. Пусть он получше присмотрится, и он увидит, что на заводе слабо поставлена воспитательная работа.
Мама, передай ему, что Боровка и Нюта были у нас несколько дней. Их направила на Камчатку «Союзрыба».
Твоя Тонька».