— Петухова, ты просто пойди в туалет, сними линзы и глаза хорошенько промой. Линзы надо обязательно иногда снимать, разве ты не знаешь?
Ох, как хохотали в классе! Ритулю потом чуть ли не целый месяц спрашивали, сегодня у нее линзы или нормальные глаза, которые оказались самые обыкновенными, серыми. А с изумрудными линзами Ритуля просто хотела покрасоваться.
Может, и Ганка нарочно говорит, что не стриглась? Да ладно, пусть что хочет говорит, Валерка так рад, что это она, а не жуткий Уран!
Ну и вообще рад, что она пришла…
— Пошли чай пить, — сказал он весело. — У нас еще пирог вчерашний остался. С вишнями. Баба Катя его испекла метр на метр, никак съесть не можем. Хочешь?
Тут же он спохватился, что как-то неловко получается: вроде он пытается Ганке объедки скормить. Как бы она не обиделась!
Но Ганка не обиделась, а пошла с Валеркой на кухню и с удовольствием ела пирог и пила чай.
Потом пришел Сан Саныч, налил себе кофе и сел в углу. Вид у него был по-прежнему несколько обалделый. Особенно когда он смотрел на Ганку.
— Слушай, а тебе в плаще не жарко? — спросил Валерка.
— Жарко, — кивнула она. — Только мое платье совсем порвалось, а больше носить нечего.
Валерка прикинул, сколько у него осталось денег. Рублей пятьдесят вроде. Можно на пятьдесят рублей купить девчонке платье? Вряд ли…
Однажды Валерка видел ценник от маминого нового платья, и там стояла цифра — четыре с половиной тысячи рублей. А платье было даже без рукавов и без оборочек каких-нибудь, черное, короткое.
Ерунда какая-то. За что деньги выброшены, совершенно непонятно!
Конечно, платья для девчонок должны быть дешевле, но все равно в пятьдесят рублей не уложиться. Тем более что в Городишке единственный промтоварный магазин закрыт и даже заколочен, надо ехать в район, а это значит, и на автобус деньги понадобятся.
Может, у Сан Саныча взаймы попросить?..
— Да это ерунда, — сказала Ганка. — Подумаешь, платье! Я почему-то так быстро расту, Фаня ругается. Скорей бы меня уже кто-нибудь нашел, честное слово! Но знаете, Сан Саныч, я немножко стала что-то вспоминать про себя! Мне кажется, я из Москвы.
* * *
Вчерашний день прошел впустую. Уран засмотрелся в чистые небеса, которые казались особенно прозрачными над тяжелой периной тумана, налегшего на Городишко, реку, остров. Именно за близость к небу он еще больше любил свою работу врачевателя деревьев. Целыми днями осторожно состригал с них сухие и больные ветви, иногда даже оставался ночевать там же, под облаками и звездами. Он любил высоту и воду, он любил деревья, которые сделали зелеными его глаза, раньше такие же светлые, как у матери, но не любил землю.
«Только не в землю, только пусть не зарывают! — смятенно думал иногда. — Под ветром, под солнцем, под звездами — если когда-нибудь я все же умру!»
В свою смерть не очень верилось. Хотя он часто видел гибель природы и мстил за нее как умел.
В тот день Уран, задумавшись, совсем забыл о времени, забыл, что собирался привезти на остров еще одного зеленого зайца. Из страны заоблачных мечтаний его вернул голос, выкрикивавшей слова молитвы, которой начинался и завершался световой день на острове.
Уран слетел с дерева, почему-то сразу решив, что это Маша, даже не дав себе труда задуматься, почему у нее такой странный голос.
Это не могла быть Маша! Просто не могла! Конечно, на острове все зеленые зайцы, маленькие, хорошенькие, пушистые и ласковые, казались Вере и Урану детьми, но это только казалось…
Уран решил, что ошибся. Он так много думал о пропавшей Маше, что вполне мог ошибиться. Да еще встреча с этим мальчишкой, племянником начальника полиции, вскружила голову, показалась такой удачей! Уран давно искал случая подобраться к этому негодяю Черкизову…
Вообще-то Уран старался не трогать браконьеров, прекрасно понимая, что человек должен чем-то питаться, что жить у реки и не кормиться ее дарами невозможно. Лишь бы не ловили икрянку до срока в нерестилищах, лишь бы не теряли головы от жадности! Но начальник полиции беззастенчиво пользовался своей властью, своим положением и дружбой с рыбинспекторами. По ночам ватага этих дружков на катерах рыбнадзора добиралась до нерестилищ и ставила сети. Беременных самок стерляди брали сотнями, потрошили, чуть подсоленную икру немедленно увозили «своим» перекупщикам в Москву, а спустя некоторое время, закоптив, туда же отправляли рыбу.
Черкизов заслужил кару! Но начальника полиции очень трудно было застать одного. Кроме того, даже эти оголтелые, привыкшие к безнаказанности браконьеры не уходили на свой разбойный лов в туман. А туман был Урану необходим!
Мать умела при особой надобности вызывать туман из маленького озерка в самом центре острова. Это было очень трудно, однако озерко ее слушалось. А Уран такого не умел. Ему, чтобы действовать, нужен был именно большой природный туман!
И вот наконец возникла возможность подобраться к Черкизову. Именно в туман. Его племянник появился весьма кстати.
Но Уран упустил свой шанс. Не повезло! Приехали какие-то люди — похоже, большое начальство. Пришлось уносить ноги, пока Валерка не заподозрил неладное.
И Уран был вынужден возвращаться ни с чем…
Когда он добрался до берега, туман уже рассеялся. Река лежала тихая-тихая, как шелковый платок, ни волна не взволнуется! И только под лодкой-самоходкой играла рябь.
Уран всмотрелся в глаза лодки. Открытый был полон тревоги, веко закрытого подергивалось.
Лодка нервничала! Значит, что-то неладное случилось, пока не было Урана.
Эх, жаль, лодка не умела говорить! Все-таки некогда она была рыбой, которую Вера уговорила послужить сыну лодкой, а рыбы, к несчастью, немые.
Уран вошел в лодку и попросил отвезти его домой, на остров. Он был угрюм, чувствовал себя больным. Неудачи вообще плохо на него действовали!
Причалил в другом конце острова, не там, где обычно. Никого не хотел видеть — ни зеленых зайцев, ни даже мать. Пусть уж отведет вечернюю молитву, тогда он появится.
И вдруг Урана точно ударило запоздалым вопросом! Откуда, ОТКУДА девочка могла знать слова островной молитвы? Ее не слышал ни один человек, кроме Урана и самой Веры. Молитва была предназначена для деревьев, травы и цветов, неба, солнца, земли и воды. Для острова и его обитателей, зеленых зайцев.
Откуда ее знала неизвестная девочка?
Уран снова и снова убеждал себя, что Маши нет в живых. Она утонула! Он сам видел, как разошлось в воде зеленое тельце! И помнил, как в ярости набросился на осину, которая нарочно — мать в этом не сомневалась! — уронила Машу в реку.
Они с матерью редко рубили деревья, даже уже совсем старые, сгнившие норовили вылечить, спасти, — но молодую, крепкую, высокую осину Уран изрубил с наслаждением. И сжег, и пепел по ветру развеял! Это была справедливая кара за предательство!