Адриане явно не хотелось в этом признаваться, но все же она с мрачным изяществом кивнула.
— Беженцев не желали принимать на других сиренских островах. Их всех считали предателями, чуть было не уничтожившими весь мир. Их следовало убивать на месте. Затеряться среди людей — вот была их единственная надежда на выживание.
Мик подхватил и продолжил рассказ:
— И вот тут появляется молодой морской капитан по имени Генри Фулбрайт. В двадцать два года он владел собственным судном и оказался в районе ужасной катастрофы. Огромный участок океана буквально кишел разлагающимися телами людей и рыб, там царил запах смерти. Капитаны других кораблей уговаривали Генри не входить в эти воды из-за опасности подхватить смертельные болезни, но ему нужно было в срок доставить груз к месту назначения. И он увидел плот с уцелевшими людьми, плывший посреди трупов. Команда его корабля чуть не взбунтовалась, когда он стал требовать, чтобы эти несчастные были взяты на борт.
— Атланты? — спросила я, и Мик кивнул.
— На обратном пути до Англии в живых осталось только шестеро из них. На одной из женщин с этого плота Генри затем женился, у них родились дети. Мужчины стали работать в городе и постепенно сами стали землевладельцами с новыми именами, позаимствованными у тех, кто когда-то принял их на работу.
— Мерфи, — произнесла я совершенно убежденно. — И Фулбрайты. Значит, вы оба — потомки атлантов?
Мик кивнул.
— И, если верить тому источнику, который просветил Натана, получается, что мой пращур был не кем иным, как сыном Крайстал, старшей дочери королевы Эрис. И хотя этого мальчика должны были вскоре после его рождения убить, как того требовала традиция, нянька тайком отвезла ребенка на материк и отдала в семью людей, где его воспитали как родного сына.
Ух ты. Отголоски истории о Моисее. Адриана вздернула брови и кивнула.
— Я находила свидетельства того, что около городов Атлантиды проживали семейные союзы. Чаще всего это были ремесленники со своими человеческими женами. А ремесленники занимались резьбой по камню, после чего их… — она едва заметно поморщилась, — уничтожали.
Любому неприятно признаваться в том, что его предки творили ужасные вещи. Все зависит от того, как ты об этом вспоминаешь. По крайней мере, на лице Адрианы читалась искренняя неприязнь. Следовательно, можно было не опасаться за будущее Руслундии, которой ей предстояло править.
— Но, — продолжала Адриана, — на острове Безмятежности будет очень легко узнать правду. У нас есть генетики, специализирующиеся в идентификации…
В это мгновение воздух пронзила яркая, резкая нота. Она была похожа на высокочастотный звук, которым по радио предупреждают об ураганах. Все, кроме меня, как по команде, упали на колени и зажали уши ладонями. Гримасы боли исказили их черты. Я обернулась, услышав звон бьющегося стекла, и увидела, что одно из окон кафе треснуло. Я бросилась туда и оказалась на тротуаре рядом с кафе в тот самый момент, когда осколки успели осыпаться, а звук утих.
Три девочки сидели за столом на своих местах. Если открыть словарь на поговорке «кошка, съевшая канарейку», их лица могли послужить прекрасной иллюстрацией. Я свирепо подбоченилась, но не успела произнести ни слова. Меня опередила вбежавшая в зал Молли Мерфи:
— Ради всего святого, что здесь происходит? Я корзину со стаканами выдвинула из посудомоечной машины, и они все треснули прямо в корзине!
Я решила немного припугнуть девочек:
— Я вампирша, между прочим. Я нюхом чую, кто что прячет или скрывает.
Отчасти это так и было. От Беверли сейчас сильнее пахло мускусом, чем в момент моего ухода, и жилка у нее на шее пульсировала с бешеной скоростью.
Мы с Молли пару секунд смотрели на девочек. В итоге все трое начали испуганно ерзать на стульях. Первой проговорилась Джулия:
— Это Беверли. Я ей говорила: не трогай, нельзя. Я правда говорила, мам! — Девочка потерла ухо, и я увидела, как по ее шее стекает струйка крови. — У меня от этого звука уши разболелись!
Мать Джулии бросилась к девочке в то же мгновение.
— О боже, детка!
Мне немалых усилий стоило не сдвинуться с места.
А хотелось. Вот уже во второй раз я успела проголодаться, хотя четырех часов еще не прошло после последней трапезы. Эта тенденция меня не радовала.
Довольно скоро все кусочки головоломки улеглись на свои места. Разбившееся стекло, боль в ушах у людей и один человек, которого все это совершенно не затронуло. Я посмотрела на Окалани.
— У тебя уши от этого звука заболели?
Она кивнула. Я указала на дверь.
— Быстро ступай к маме и скажи, что с тобой все в порядке. Осторожнее, не наступи на битое стекло.
Окалани опрометью кинулась к выходу — наверное, решила поскорее уйти с линии огня. Я посмотрела на Беверли.
— А тебе совсем не было больно, да?
Я несколько секунд смотрела на нее в упор. Наконец она едва заметно покачала головой.
— Это была одна из двух раковин из моей сумки?
Беверли разжала губы. По ее мечущимся из стороны в сторону глазам я поняла, что она хочет что-то сказать в свою защиту. Мне это совершенно не было нужно. Я подняла руку и сказала:
— Никто тебя не накажет. Просто ответь мне. Это очень важно.
Отчасти я догадывалась, что она скажет, но все во мне желало, чтобы она это отрицала. А когда Беверли кивнула, у меня болью скрутило желудок.
— Да, мэм. Оранжевая, — пробормотала девочка, глядя на мои туфли. — Окалани сказала, что никто не смог заставить ее звучать.
Я запрокинула голову, уставилась в потолок и попыталась сдержать слезы, крепко обхватив себя руками. В это время вошли все остальные с Бруно во главе. Бруно посмотрел на меня и крепко обнял.
— Что случилось, Сели?
Я с благодарностью откликнулась на его заботу и впилась кончиками пальцев в мышцы его крепкой спины. Бруно повернулся на месте в поисках источника моей боли. Краем глаза я увидела Беверли, которая изо всех старалась стать маленькой и незаметной — просто обычной девочкой, пытавшейся доесть свой сэндвич. Молли увела Джулию в другую комнату, чтобы остановить кровотечение. Я понимала, что Беверли тоже гадает, что со мной.
Мне трудно было выразить свои чувства словами. Плача навзрыд, я проговорила:
— Ей всего двенадцать,Бруно. Это несправедливо. Я не могу так поступить с ней… с ее семьей… и ее сестренкой. Но если я этого не сделаю, как я смогу дальше жить? Что, если больше никого нет?
Бруно резко напрягся и затаил дыхание, поняв, о чем я говорю. Он всегда был одним из самых умных людей среди моих знакомых. Он посмотрел на Беверли поверх моего плеча.
— Это был звук одной из раковин? Оранжевой?
Девочка кивнула — на этот раз более легко, но и более испуганно. Она догадывалась, что происходит нечто важное, но не понимала, что именно. По всей видимости, Окалани не успела рассказать ей всю историю Тысячелетних Рогов.