Но жизнь с Сетом дарует надежду и спокойствие. Он позаботится о ней и ребенке. Все будет хорошо. Они будут работать вместе, заниматься любимым делом. Ей так нужна доброта и… честность.
— Ты не должна отвечать сегодня, но я был бы в восторге, если бы ты сказала «да» прямо сейчас.
Она положила руки на лацканы его пиджака.
— Ты хоть понимаешь, какую обузу на себя взваливаешь?
— Да.
— Тогда я выйду за тебя замуж, Сет. С радостью и без колебаний.
Он нежно поцеловал ее в губы. В этом поцелуе не было страсти, только глубокая нежность. Таким образом они скрепили договор.
— Мы с тобой… разного вероисповедания, так, кажется, говорят. Для тебя имеет значение, что я иудей?
— Не больше, чем для тебя то, что я христианка.
Он засмеялся.
— Единственная просьба: если родится мальчик, ему будет сделано обрезание на восьмой день, согласно нашим обычаям.
— Конечно. А мы будем праздновать и Рождество, и Пасху, пока он окончательно не решит, какую религию выбрать.
— Отлично. — Он с явным восхищением смотрел на Кэти, любуясь каждой черточкой ее лица. — Я люблю тебя, Кэтлин.
Она решительно отмахнулась от картины, стоящей у нее перед глазами: ясные голубые глаза, переливающиеся на солнце золотые волосы, белоснежные зубы, поблескивающие из-под густых усов. Кэти постаралась сосредоточить все свое внимание на том, что было у нее перед глазами: темные глаза и любящее лицо. — Я знаю это, Сет, я знаю.
— Ты, конечно же, шутишь.
Хэйзел Кирхоф сидела в своей роскошной, дорого и со вкусом обставленной гостиной. Ее окружали шелковые подушки персикового цвета, разбросанные на полукруглой кушетке. Руки она чинно сложила на коленях, спину выпрямила — так ее научили сидеть в привилегированном пансионе, когда она была девочкой.
— Нет, я не шучу. В воскресенье днем нас поженит судья Уолтере. За ним ведь должок, помнишь? Мы заказали норковое манто для миссис…
— Сет, я все прекрасно помню про судью, — оборвала Хэйзел. — Будь любезен, объясни мне, что ты имел в виду, когда сказал о своем намерении жениться на этой… мисс Хэйли?
Сет хмыкнул и, взяв с антикварного столика сандалового дерева бутылку, налил себе виски.
— Ты удивлена? Я тоже, признаться.
— Единственная вещь, которая удивляет меня сейчас в моем умном, трезвомыслящем брате, так это то, что он несет околесицу! Ты в самом деле считаешь, что вы с мисс Хэйли можете пожениться? Это немыслимо!
— Совершенно с тобой согласен, — весело подтвердил Сет. — Но, как ни странно, это чистая правда.
Волнение, отражавшееся на лице Хэйзел, не раскрывало и малой доли ярости, бушевавшей в ее душе. Она всегда чувствовала, что эта девчонка таит в себе угрозу. Ум и красота — вещи несовместимые. То, что Сет принимал за ум, было, по мнению Хэйзел, хитростью. Кэтлин пролезла в их корпорацию, а фирма была Хэйзел дороже всего на свете. Сейчас эта девица покушается на их дом, их семью. Она ловко обвела Сета вокруг пальца, а брат, видит Бог, радуется вниманию любой женщины.
Их мать умерла, когда Хэйзел исполнилось двадцать четыре года. Сету — только одиннадцать, он был поздний ребенок. С тех пор Хэйзел заботилась о брате. Не то чтобы она получала от исполнения этих обязанностей огромное удовольствие, но и уступать свое место возле брата Хэйзел не собиралась.
Не показывая, насколько она взбешена, Хэйзел улыбнулась и сказала:
— Почему бы тебе не рассказать мне обо всем поподробнее, дорогой Сет.
Он охотно пустился в описания достоинств Кэтлин. Чем больше Хэйзел слушала, тем яснее понимала, что ее брат — полный дурак, как она всегда и считала. Ее раздражали его щедрость, его терпимость, его спокойное отношение к своей немощи. Почему в нем нет злости, горечи? Он слабак. Как их отец, к которому Хэйзел всегда испытывала глубочайшее презрение.
Когда Сет сделал паузу, чтобы глотнуть виски, она поднесла к губам рюмку с шерри, хотя не выпила ни капли. Она презирала подобные напитки. Ее тайной усладой была припрятанная в потайном шкафчике спальни бутылка водки.
Пересилив себя, она состроила дружелюбную гримасу.
— Я знаю, что мисс Хэйли — красивая и очень способная женщина. — Хэйзел с трудом выдавила из себя эти слова. — Но что мы о ней знаем?
— После смерти родителей она воспитывалась в детском приюте.
Сет вкратце изложил сестре биографию Кэти так, как рассказала ему она сама.
Чем больше он говорил о Кэтлин, чем ярче сияли его глаза, тем тоскливее становилось Хэйзел и сердце ее сжималось от мрачных предчувствий.
— Сет, дорогой, — терпеливо начала она, — прости мне мою неделикатность, но ты не можешь… я хочу сказать… ты не можешь быть мужем в традиционном значении этого слова.
Ей удалось заставить себя покраснеть. Притворяясь смущенной, она опустила глаза, но думала лишь об одном: ее братец не сможет удовлетворить эту шлюху, пройди хоть тысяча лет. Девица ловко воспользовалась своими колдовскими глазами и ладным телом, чтобы Сет, ее тупой братец, на мгновение поверил, что он снова стал мужчиной.
— Я знаю, Хэйзел, — печально ответил Сет. — Однако провидению было угодно компенсировать эту мою потерю. Видишь ли, Кэтлин носит под сердцем наследника фирмы Кирхоф. Весной у нее должен родиться ребенок.
Эти слова нанесли сокрушительный удар по едва сдерживаемой ярости Хэйзел.
— Что?! — завопила она. Лицо ее исказилось, все уродство ее души обнажилось в тот момент, когда с лица спала маска благовоспитанности. Эта дрянь беременна! Что ж, Хэйзел ничуть не удивлена. Удивляет другое: эта стерва имеет наглость подбрасывать своего ублюдка в их семью. — Ты намерен жениться на беременной женщине с ребенком неизвестно от кого и сделать его наследником Кирхофов?
На мгновение Сет оцепенел от жестоких слов Хэйзел.
Много лет назад у Хэйзел был несчастливый роман, и с тех пор она избегала каких-либо отношений с мужчинами, кроме служебных. Сет знал об этом. Он поставил бокал с коктейлем на полированный столик и подъехал поближе к сестре. Он был уверен, что она уже сожалеет о своих жестоких словах. Может, ему надо было получше ее подготовить, а не оглушать неожиданной вестью, не огорошивать своим счастливым видом.
— Хэйзел, — осторожно сказал он, — я понимаю, ты очень удивлена, и вполне естественно, что ты подозреваешь Кэтлин в нечестных намерениях. Но будь добра, не говори о ней в подобном тоне. Я ее очень люблю. — Тот человек… отец ребенка глубоко ранил ее душу. Она его любила. Иначе она ему не отдалась бы, я знаю.
«Значит, вот как тебе все преподнесли, — издевалась про себя Хэйзел. — Эта сука готова раздвинуть свои длинные ноги перед любым. А ты, мой убогий братец, для этого, к сожалению, не годишься!»