Одна из амазонок, Тамба, та, у которой выросла неприглядная реденькая бородка, сняла с меня шлем, деревянным гребнем расчесала мне волосы и сказала:
— Джокси, джокси.
— Чего она хочет? Что такое «джокси»? Завтракать? Я до чертиков взвинчен. Кусок в горло не полезет.
Я сделал пару глотков виски, чтобы прочистить желудочно-кишечный тракт и сбить жар.
— Они показать джокси, — сказал Ромилей. Тамба ничком растянулась на земле, а ее товарка, Бебу, стала ей на спину и принялась делать массаж ногами. Тамба блаженствовала. Потом женщины поменялись местами. Закончив процедуру, они жестами пригласили меня попробовать.
— Скажи им, что я благодарен. Наверное, это замечательный метод лечения, когда по тебе ходят, но сегодня я обойдусь без него.
Закончив утреннюю гимнастику, Тамба и Бебу принесли мне на деревянном блюде ананас, и я заставил себя съесть несколько долек.
Потом пришла Тату, чтобы отвести меня к королю.
Мы поднялись с ней по лестнице. Наверху нас встретили улыбками, рукоплесканиями и песнями. Пожилые люди хотели поговорить со мной. Здешние старики любят почесать языками.
Я вышел на галерею. Вдали громоздились горы. Воздух был чист и прозрачен, так что деревья на склонах казались мягкой шерстью. Под галереей стояли вазы из известняка со свежими ярко-красными цветами. Внизу прошли смеющиеся жены короля. Их явно развеселили мои широкие прозрачные штаны и пробковый шлем.
Меня провели в королевские апартаменты, но широкий, набитый душистыми травами диван, на котором обычно возлежал Дафу, был пуст. Зато на полу на циновках отдыхали его жены. Дамы мило болтали, причесывались, подстригали ногти на руках и ногах. Я удивленно взирал на тех, кто лежал на спине, скрестив на животе совершенно бескостные, как казалось, ноги, как лежат белые люди, скрестив руки на груди. Воздух здесь густой, насыщенный всевозможными запахами, как это бывает в ботаническом саду или при жарке гречишных оладий.
Ни одна из женщин даже не взглянула на меня. Я для них вообще не существовал. Это невозможно представить — так же как не пойти на киносеанс, когда показывают «Титаник». Я ведь произвел сенсацию в селении, я, белый Санчо, победивший Муммаху. По-видимому, было бестактно с моей стороны вторгаться в частные апартаменты, и женщинам ничего не оставалось, кроме как не замечать постороннего.
Затем меня проводили в личные покои короля. Дафу сидел на низком, без спинки, табурете, накрытом красной кожей. Такой же табурет Тату принесла для меня, после чего присела у дверей, как верный цепной пес.
Дафу сидел без шляпы, в руках у него были два черепа, соединенных лентой. На полу стояла стопка книг. Когда я вошел, он загнул уголок страницы той, что держал в руках, и отложил ее в сторону.
Что он читает, этот король дикого племени и сам наполовину дикарь?
— О, вы отдохнули, побрились, прекрасно выглядите.
— Ну да, прямо как лубочная картинка. Это вы приказали, чтобы мне выдали это чудное обмундирование? Да, я проиграл пари и готов отдать должок. Хочу только попросить: отпустите меня на все четыре стороны. Буду вам весьма признателен.
— Был бы рад сделать это, мистер Хендерсон, но чудное обмундирование, как вы изволили выразиться, обязательный атрибут высокого звания, которое присвоено вам. Разумеется, кроме шлема.
— Шлем, он для защиты от солнечного удара. И вообще я люблю, когда что-нибудь на голове. В Италии во время боев я даже спал в каске.
— Но в помещении головной убор не нужен, не так ли?
Я и виду не подал, что понял намек.
Иссиня-черная кожа короля придавала ему сходство с каким-то сказочным существом. На этой черноте особенно выделялись толстые светло-красные губы. Что до волос, они не просто росли — они жили у него на голове. Даже сидя на низком неудобном табурете, Дафу был воплощением спокойствия и довольства.
— Ваше величество… — начал я.
Дафу понял с полуслова.
— Мистер Хендерсон, я должен объяснить вам… Бунам с первого взгляда понял, что у вас хватит сил поднять Муммаху.
— Силенок у меня действительно хватает, — согласился я. — Но откуда у вас взялась уверенность, что все сойдет гладко, без сучка и задоринки? Почему вы приняли пари?
— Я просто поддался чувству азарта. Уверенность тут ни при чем.
— Так с вами бывает?
— Чрезвычайно редко.
Я поднял брови. Объяснение не удовлетворило меня. Кроме того, мне хотелось понять Дафу до конца. Я не заметил в нем ни следа высокомерия или хвастовства. Его замечания были продуманны, но при этом он не строил из себя мыслителя. То, что он рассказывал о себе, совпадало с тем, что я слышал от Айтело.
Тринадцатилетним подростком Дафу послали в Ламу, а потом в Малинди.
— На протяжении нескольких поколений будущих королей племени посылали учиться и повидать свет. Их всегда сопровождали дядья. После учения они возвращались домой.
— Вы, значит, ездили с Хорко?
— Да, с ним. В Ламу он был при мне десять лет. Ученики в школе были испорченными. Красились, как женщины, вели пустые разговоры. Мне это не нравилось.
— Да, вы серьезный человек. Я это сразу понял.
— После Малинди был Занзибар. Там мы с Айтело нанялись на корабль. Плавали в Индию и на Яву. И по Красному морю ходили. Потом пять лет учились в Сирии, в арабской школе. Преподавали там отлично, особенно научные дисциплины. Я уже писал диссертацию и стал бы доктором медицины, если бы не смерть отца.
— Чертовски интересно то, что вы рассказали. Но как это вяжется с черепами, деревянными богами, с амазонками и всем прочим? Налицо явное противоречие.
— Мир вообще полон противоречий, мистер Хендерсон.
— Может быть, вам не особенно хотелось возвращаться в эту глушь?
Как я уже упомянул, черная кожа короля делала его похожим на какое-то сказочное существо. Как у многих людей, наделенных жаждой жизни, его фигура отбрасывала две тени. Одна — обычный двойник человека, другая — сверкающая, словно драгоценный камень, дающая дополнительный заряд энергии. Эту вторую, загадочную тень я видел у Лили. Она бросилась мне в глаза в тот день, когда над Данбери разразилась гроза и она послала меня к заполненному водой карьеру, а сама прямо из постели позвонила матери. Когда я поцеловал живот Виллателе и поднял голову, мне показалось, что у меня самого две тени. Однако королю дикого племени пристало иметь две тени.
Отвечая на мой вопрос, Дафу сказал:
— Мне бы хотелось, чтобы отец пожил подольше. По многим причинам хотелось.
Я сообразил, что его старого отца, должно быть, задушили.
Вероятно, Дафу заметил, что мне стало совестно за то, что напомнил ему о печальной судьбе его несчастного родителя, потому что он рассмеялся и сказал: