— Не бойся, дитя мое, — говорил раввин, пытаясь утешить его. — Чем больше демонов внутри нас, тем больше ангелов можем мы сотворить. Ибо ангелами называем мы раскаявшихся демонов, поверь мне. Один только вопрос хочу я задать тебе, Иисусе: ты когда-нибудь познавал женщину?

— Нет, — тихо ответил юноша.

— И не хочешь познать?

Юноша покраснел. Он молчал, не произнося ни звука, и только кровь стучала у него в висках.

— Не хочешь познать? — снова спросил старец.

— Хочу… — ответил юноша так тихо, что раввин едва услыхал его.

Но Сын Марии тут же встрепенулся, словно пробуждаясь ото сна, и закричал:

— Не хочу! Не хочу!

— Почему? — спросил раввин, не зная другого средства исцелить юношу от страдания.

Он судил по себе самому, он судил по множеству одержимых, которые пускали пену изо рта, кричали, богохульствовали, оттого что им было тесно в этом мире, но, взяв жену, уже не чувствовали тесноты, а произведя на свет детей, и вовсе успокаивались.

— Мне этого недостаточно, — сказал юноша уже твердо. — Мне мало этого.

— Недостаточно? — спросил изумленный раввин. — Чего же ты хочешь?

В памяти юноши возникла Магдалина: горделивая походка, стройный стан, накрашенные глаза, губы, щеки, открытая грудь, зубы, которые сверкают на солнце, когда она смеется. Она проходила перед мысленным взором юноши покачивающейся походкой, и тело ее менялось. У нее было множество тел, а затем Сын Марии видел целое озеро (возможно, это было Геннисаретское озеро) и вокруг озера — тысячи мужчин и женщин, тысячи Магдалин, с поднятыми кверху счастливыми лицами, сиявшими от падавших на них с высоты лучей солнца. Это было не солнце, это был он сам — Сын Марии, склонявшийся над лицами, отчего те исполнялись сияния. Что это было? Радость? Любовь? Избавление? Юноша не мог разглядеть этого — он видел только сияние.

— О чем ты думаешь? — спросил раввин. — Почему ты не отвечаешь?

Юноша вспыхнул.

— Ты веришь в сны, дядя Симеон? — резко спросил он. — Я верю. Только в них я и верю. Однажды я видел сон. Будто какие-то невидимые враги привязали меня к сухому кипарису, а всюду в теле моем с ног до головы торчали длинные красные стрелы и струилась кровь. На голову же мне надели венец из терниев, среди шипов которых переплелись огненные буквы, гласившие: «Святой Богохульник». Это я святой Богохульник, раввин Симеон. Так что не спрашивай меня! Я буду богохульствовать!

— Что ж, давай, богохульствуй, дитя мое, — спокойно сказал почтенный раввин и снова взял его за руки. — Богохульствуй, если тебе полегчает от этого.

— Некий демон внутри меня восклицает: «Ты — не Сын Плотника, ты — сын царя Давида! Ты — не человек, но Сын человеческий, о котором пророчествовал Даниил. Более того, ты — Сын Божий! И более того, ты — Бог!»

Раввин слушал, опустив голову, и дрожь пробегала по его дряхлому телу. На пересохших губах юноши выступила пена. Язык его прилип к гортани, он не мог больше говорить. Да и что мог еще сказать Сын Марии? Он сказал уже все и чувствовал в сердце опустошенность. Юноша рванулся, высвободил свои руки из рук раввина, встал и взглянул на старца.

— Есть еще вопросы? — язвительно спросил он.

— Нет, — ответил старик.

Он почувствовал, как сила его уходит в землю и исчезает там. Многих демонов изгнал он за свою жизнь через уста людские. С края света приходили к нему одержимые, и он исцелял их. Демоны, владевшие теми людьми, были малыми и простыми — демоны купели, гнева, недомогания. Но сейчас… Как бороться с этим демоном?

Снаружи все еще бился в дверь ветер Иеговы, пытаясь проникнуть внутрь. Никаких других звуков не было слышно. Ни шакала на земле, ни ворона в воздухе. Все притаилось в страхе, ожидая, когда минует Гнев Господень.

Глава 11

Сын Марии, прислонился к стене и закрыл глаза, чувствуя во рту ядовитую горечь. Раввин снова зажал в коленях свою старческую голову и углубился в размышления об аде, демонах и сердце человеческом… Нет, не под землей, в преисподней, пребывают ад и демоны, но в груди у человека, даже самого добродетельного и праведного. Бог есть бездна, бездна есть и человек, и почтенный раввин не дерзнул распахнуть сердце свое, чтобы взглянуть, что там внутри.

Некоторое время они молчали. Стояла глубокая тишина. Черные собаки устали скулить, оплакивая умершего, и уснули. И вдруг со двора донеслось нежное, проникновенное шипение.

Первым его услышал полоумный Иеровоам, который тут же вскочил на ноги. Всякий раз, когда поднимался ветер Иеговы это нежное шипение раздавалось во дворе, и монах радостно вздрагивал.

Солнце клонилось к закату, но двор был еще залит светом. На его плитах у пересохшего колодца монах разглядел огромную, черную с желтыми узорами змею, которая вздымала вверх раздувшуюся шею, виляла языком и издавала шипение. Никогда не слышал Иеровоам, чтобы свирель издавала звуки столь обворожительные, как те, что исходили из этой змеиной глотки. Летом ему иногда снилось, как по соломенной подстилке, где он спал, скользила змеей женщина — ибо в таком образе представлялась она ему — скользила, касалась языком его уха и шипела…

И вот теперь, вечером, Иеровоам бросился из кельи и, затаив дыхание, приблизился к распалившейся шипящей змее, не отрываясь, смотрел на нее и сам тоже стал шипеть и распаляться. Затем из пересохшего колодца, от сикомор и из песка стали медленно выползать друг за другом змеи: одна — голубая, с гребнем, другая — зеленая, роговая, остальные — желтые, пестрые и совершенно черные…

Они ползли стремительно, словно воды текучие, сплетались с призывавшей их первой змеей, свивались в клубок и терлись там, облизывая друг друга. Клубок змей взгромоздился посреди двора, а Иеровоам смотрел на него, разинув рот, из которого текли слюни. «Вот какова любовь. Вот как мужчина совокупляется с женщиной. Вот почему Бог изгнал нас из Рая…» — думал он, и его горбатое, не знавшее ласк тело покачивалось из стороны в сторону, повторяя движения змей.

Почтенный раввин услышал призывное шипение, поднял голову и прислушался. «Змеи совокупляются в благоуханном воздухе Божьем. Он дует, желая испепелить мир, а змеи собираются и предаются ласкам», — подумал раввин. На какое-то мгновение старец впал в обворожительное забытье, но затем резко встрепенулся. «Все, что есть, — от Бога, — решил он, — и все обладает двойным смыслом — явным и тайным. Черни доступен только явный смысл. Она говорит: «Это змей», ибо здесь положен предел ее разуму. Но богоисполненный разум видит за образом змея и его тайный смысл. Ведь сегодня, сейчас, после исповеди Сына Марии змеи, которые шипели и шипят за дверью кельи, несомненно, несут в себе некий глубокий тайный смысл… В чем этот смысл?»

Раввин скорчился на полу, в голове у него трещало. В чем здесь смысл? Холодный пот катился по его морщинистому лицу. Он то искоса поглядывал на сидевшего рядом бледного юношу, то, прикрыв глаза и разинув рот, прислушивался к змеям во дворе. В чем здесь смысл?