— Так кто же ты тогда?
Тут вошли женщины, принарядившиеся, чтобы и на гостя посмотреть, и себя показать. Каков он? Старый? Молодой? Красивый? Что продает? А может, чего доброго, это жених объявился у засидевшихся в девах Марфы и Марии? Пора уже, чтобы их приласкал мужчина, а то с ума свихнутся, бедняжки. Пойдем, поглядим. Они принарядились, пришли и стали в ряд за мужчинами.
— Так кто же ты? — снова спросил язвительный старец. Иисус вытянул ладони к огню. Неожиданно его охватил озноб. Одежда на нем все еще была влажной и испускала пар. Некоторое время он молчал. «Благословенно да будет мгновение сие, — подумал он. — Заговорю, открою этим мужчинам и женщинам, пропадающим среди тщетной суеты, слово, доверенное мне Богом, и разбужу спящего в них Бога. Что я продаю? «Царство Небесное, — отвечу я им, — спасение души и жизнь вечную». Так пусть же отдадут все, что имеют и чего не имеют, чтобы обрести эту Великую Жемчужину».
Бросив быстрый взгляд, он разглядел в свете светильника и в отблесках огня окружавшие его лица — хищные, лукавые, огрубевшие от ничтожных, пожирающих человека тревог, покрывшиеся морщинами от страха. Ему стало жаль эти лица. Он попытался встать и заговорить, но невероятно устал в тот вечер после многих ночей, которые провел вне человеческого жилья, не давая голове отдохнуть на подушке. Его клонило в сон. Он прислонился к закопченной стене и закрыл глаза.
— Он выбился из сил, — отважилась тогда сказать Мария, умоляюще посмотрев на старцев. — Он выбился из сил, старейшины, не мучайте его…
— Верно! — прорычал Мельхиседек и оперся о посох, собираясь встать и уйти. — Верно говоришь, Мария. Мы разговариваем с ним так, словно собрались судить его, забывая при этом, — это ты забываешь, почтенный Самуил, — обратился он к второму старцу, — что ангелы часто спускаются на землю в образе нищих — в жалком рубище, босые, без посоха, без мешка, как этот вот. Поэтому не следует забываться и обращаться с гостем надо так, как если бы он был ангелом. Этого требует благоразумие.
— Этого же требует сумасбродство, — снова, посмеиваясь, заметил слепой. — Вот и я говорю: не только в госте, но и в каждом человеке следует видеть ангела. Да! В том числе и в почтенном Самуиле!
Злюка вскипел от гнева и уже открыл было рот, но сдержался. «Этот негодный слепец богат, — подумал он. — Не исключено, что когда-нибудь придется обратиться к нему за помощью, так что лучше притвориться глухим. Вот что говорит благоразумие».
Свет огня мягко падал сверху на волосы, усталое лицо и открытую грудь Иисуса, бросая голубые отблески на его курчавую цвета воронова крыла бороду.
— Ах, как он мил, — перешептывались между собой женщины. — Ну и что из того, что он беден? Ты видела его глаза? За всю свою жизнь я не видела глаз красивее. Даже у моего мужа, когда он ласкает меня.
— А я не видела более диких глаз, — заметила другая. — Страх и ужас. Хочется бросить все и уйти в горы.
— Ты обратила внимание, как Марфа пожирает его взглядом? Сегодня ночью несчастная сойдет с ума.
— Но он-то тайком поглядывал на Марию, — возразила еще одна женщина.
— Подерутся из-за него сестры, запомните мои слова. Мы живем по соседству, так что придется еще наслышаться их голосов.
— Пошли! — приказал Мельхиседек. — Зря мы утруждались и шли сюда — гость падает с ног от усталости. Поднимайтесь-ка, старцы, пошли?
И он вытянул вперед посох, раздвигая мужчин и женщин, чтобы те дали ему дорогу.
Но когда он уже встал на пороге, со двора донесся шум торопливых шагов, и какой-то бледный, запыхавшийся человек стремительно вошел в дом и рухнул прямо у огня. Испуганные сестры бросились обнимать его, восклицая:
— Что с тобой, брат?! Кто гонится за тобой?
Первый старейшина задержался, прикоснулся к новоприбывшему посохом и сказал:
— Лазаре, сыне Манахима, если ты явился с плохой вестью, сообщи ее нам, но сперва пусть женщины выйдут и останутся одни мужчины.
— Царь схватил Иоанна Крестителя и отрубил ему голову! — на одном дыхании воскликнул Лазарь.
Он встал, дрожа всем телом. Лицо его было бледным, землистого цвета, щеки обвисли на нем крупными складками, а выцветшие зеленые глаза блестели в отблесках огня, словно у дикого кота.
— Все-таки вечер не пропал зря, — довольно сказал слепой. — С утра, когда мы проснулись, и до этого часа, когда мы отправляемся на покой, все-таки произошло кое-что, приведшее мир в движение. Давайте присядем на скамьи и послушаем. Люблю новости, даже если они и недобрые. Скажи на милость, молодец, — обратился он к Лазарю, — когда, как и почему свершилась эта беда? Расскажи все по порядку, не спеша — есть чем время скоротать. Соберись с мыслями и рассказывай.
Иисус вскочил. Он смотрел на Лазаря, и губы его дрожали. Новое знамение посылает ему Бог. Предтеча ушел из мира, потому как перестал быть нужным ему. Он подготовил путь, исполнил свой долг и ушел…
«Пришел мой час… Пришел мой час…» — подумал Иисус, содрогаясь от ужаса, но не проронил ни звука, вперив взгляд в бледно-зеленые губы Лазаря.
— Он убил его? — прорычал почтенный Мельхиседек, гневно ударив посохом о землю. — До чего мы докатились! Кровосмеситель убивает святого, развратник — подвижника! Пришел конец света!
Ужас охватил женщин, и они принялись протяжно голосить. Слепому стало жаль их.
— Это уж слишком, почтенный Мельхиседек, — сказал он. — Мир еще прочно стоит, не бойтесь, женщины!
— Рассечена гортань человечества, умолк глас пустыни, — кто теперь обратится к Богу за нас, грешных? — прерывающимся от рыданий голосом сказал Лазарь, и из глаз у него потекли слезы. — Люди осиротели!
— Нечего было бунтовать против власти, — прошипел второй старец. — Что бы ни делали сильные мира сего, закрой глаза и не смотри! Бог то видит, а ты не вмешивайся. Так ему и надо!
— Стало быть, жить рабами? — вскипел Мельхиседек.
— А голову на что Бог дал человеку? Чтобы поднимать ее против тиранов! Это я тебе говорю!
— Помолчите, старцы, давайте послушаем, как свершилось несчастье! — раздраженно сказал слепой. — Говори, сынок Лазарь!
— Я отправился принять крещение. Думал, может, это возвратит мне здоровье, — начал Лазарь. — В последнее время я чувствовал себя неладно, хворал, голова кружилась, глаза распухли, поясница…
— Хорошо, хорошо, это мы знаем, — прервал его слепой. — Дальше!
— Пришел я на Иордан, к мосту, под которым собрался принимавший крещение народ, услыхал крики и плач, но не подумал, будто что случилось, — люди попросту исповедуются в грехах и потому плачут… Не останавливаясь, подхожу ближе, и что же я вижу? Мужчины и женщины лежат лицом в речном иле и рыдают… Я спрашиваю: «Что случилось, братья? Почему вы плачете?» — «Убили Пророка!» — «Кто?! — «Ирод, злодей окаянный!» — «Как? Когда?» — «Напился допьяна, его бесстыжая невестка Саломея плясала нагой у него перед глазами, а развратник обезумел от ее красоты. «Проси чего желаешь! — сказал Ирод, усадив Саломею к себе на колени. — Хочешь половину моего царства?» «Нет», — ответила та. — «Чего же ты хочешь?» — «Голову Иоанна Крестителя» — «Возьми ее!» — ответил Ирод и поднес ей голову на серебряном подносе».