— Ничего себе! Я готова его хоть сейчас усыновить. Правду говорю. И у меня, между прочим, тоже дочка есть.
— Ну, ты даёшь!
Они рассмеялись.
— Тогда с твоей и начнём. Твою дочку сначала взять — это даже как-то приятнее. Чужой ребёнок дороже своего будет. Всё равно, что вот этого щенка взяли.
— Ты скажешь! А как Юкико его назвала?
— Пиончик. Цветок такой есть, знаешь? Чёрный пион называется.
[1929]
У брата с сестрой был один кошелёк на двоих. Если быть более точным, старший брат иногда одалживал кошелёк у сестры. Это был чёрный кожаный кошелёк, но красная окантовка выдавала его женскую принадлежность. Брата ничуть не заботило то, что у Анны был точно такой же кошелёк. Ничего удивительного в том, что и Анна, эта милая русская девушка, не смогла воспротивиться поветрию, которое распространилось среди школьных подруг сестры.
А купили они кошелёк так. Как-то по предложению сестры они отправились в универмаг. Остановившись перед прилавком с косметикой, они обнаружили на его стеклянной поверхности корзинку, на которую кивком указала ему сестра — любой предмет в ней стоил ровно пятьдесят сэн. «У нас все девчонки купили себе по такому кошельку». Вот тогда они его и купили.
И у Анны был точно такой же кошелёк. Он увидел его, когда она, разметав по прилавку свою чёрную шаль, столь походившую на летучую мышь, достала его, чтобы расплатиться за солёный горох. И, увидев у неё точно такой же кошелёк, он сделал шаг вперёд и окликнул её. Своими чёрными крыльями Анна укрывала младшего брата — Израэля. Несмотря на холод, пальто на нём не было. Даниэль, который был ещё меньше, непокрытой головой тёрся о карман какого-то старика.
Из крошечных театриков парка Асакуса на улицу вываливались артисты и билетёрши, в этот час бродяги становились приметнее. Русские музыканты тащились поступью нищих по замёрзшим теням облетевших деревьев. То перегоняя их, а то отставая, брат выследил их до дешёвенькой гостиницы на задворках парка. Прислонившись к белому забору расположенной через дорогу желудочной клиники, он окаменело смотрел, как Анна идёт по открытому коридору второго этажа.
И тут он увидел, как, вытягиваясь на цыпочках у белого забора, некий подросток, словно чересчур подозрительный домохозяин, ведёт наблюдение за вторым этажом. Этот подросток тоже выследил Анну.
Наш старшеклассник и этот подросток стояли у белого забора, переминаясь на озябших ногах и старательно избегая своими посерьёзневшими и готовыми заплакать глазами лицо соперника. Так прошло минут десять. Потом вдруг подросток пригнулся и бросился наутёк — словно побитая собака. Тогда старшеклассник вошёл в гостиницу и попросил комнату, расположенную рядом с номером Анны. На что дежурный сказал: «Прошу прощения, но у нас принято платить за номер вперёд». — «Сколько там? Одна йена и тридцать сэн?»
Старшеклассник полез в пиджак за деньгами, но кошелька там не оказалось. Он стал лихорадочно ощупывать все свои семь карманов — нигде нет.
Анна своровала его.
Старшеклассник стал припоминать: Анна с родственниками вышли из кинотеатра. Все они стояли перед балаганом, затеревшись в толпу желающих посмотреть представление артистов на роликовых коньках. Он встал позади Анны. И тут же почувствовал, как её шаль коснулась рукава его пальто. Анна отшатнулась, повернулась назад и наступила ему на ногу.
Но не она, а он сказал: «Прошу прощения». Анна покраснела и захихикала. У неё были тонкие черты. Кончики бровей и уголки губ чуть вздёрнуты. Улыбка — как у хищной птицы. Она посмотрела на него со злостью. Вот тогда он и решил выследить её.
Тогда он ещё не знал, что она украла его кошелёк.
Держась за косяк, дежурный презрительно смотрел на него.
— Я где-то обронил кошелёк. Могу я завтра утром послать за сестрой, чтобы она принесла деньги? Вот неудача. Можно позвонить в общежитие, но сестра придти уже вряд ли успеет.
— В смысле оплаты у нас не делается исключений.
— Получается, что я не могу здесь переночевать?
— Мне очень жаль. Последняя электричка ещё не ушла. А до станции Хонго здесь недалеко.
Он шёл по коридору, уставившись в пол. Он заметил туфельки Анны перед дверью её комнаты. Напевая по-английски русскую песню, он отправился на станцию.
«Добро пожаловать!» — как ни в чем не бывало сказал ему дежурный на следующий вечер.
И вот теперь сквозь щель между раздвижными перегородками он наблюдал за тем, что творится в комнате Анны. Неглаженное бельё Анны и её братьев, два обшарпанных чемодана, поверх них — кулёк с горохом, старенькая гармоника, возле вешалки — запылившийся венок, детская деревянная лошадка… И больше ничего. На шее свалившейся набок лошадки — российский орден.
Вползла горничная. «Я постелю вам постель, господин». В первый раз в жизни его назвали господином.
— Если вам понравилась эта русская девушка, я могу вам помочь.
— Каким образом?
— Это будет стоить двадцать йен.
— Но ведь ей всего тринадцать лет.
— Тринадцать, говорите?
Когда Анна с братьями вернулись в номер, они перекинулись несколькими словами. Потом заснули. Он же дрожал от возбуждения на своём жёстком матрасе.
На третий вечер он явился с двадцатью йенами, которые он занял у друга. В комнату вползла другая горничная.
После того, как отец с братьями заснули, Анна стала негромко напевать. Он посмотрел в щель. Она сидела на постели, закрыв ноги одеялом. Юбка была аккуратно положена на циновки. На коленях у неё был целый ворох белья. Она штопала его своей японской иголкой.
Послышался гудок автомобиля. Он снова взглянул в щель. Анна спала в обнимку с братом. Были видны только её волосы. На другом матрасе спали отец с Даниэлем. Он приоткрыл перегородку, подполз к Анне и положил около подушки кошелёк. Это был чёрный кожаный кошелёк с красной окантовкой — сегодня он купил в универмаге точно такой же, как и в прошлый раз.
Когда он открыл опухшие от слёз глаза, у перегородки лежало два одинаковых кошелька. В новом лежало двадцать йен. В старом — шестнадцать с небольшим. Анна вернула ему в точности ту сумму, которую она похитила у него. В соседней комнате валялся только запылившийся венок. Анна испарилась. Она испугалась его невинности. Он отломил от венка искусственную хризантему, положил её в кошелёк и бросился в кинотеатр. Там показывали уже другой фильм. И имени Анны в программке не значилось.
Луповские были аристократами, революция выгнала их из России, и они превратились в бродяг. В перерывах между сеансами тринадцатилетняя Анна играла на пианино, девятилетний Израэль пиликал на виолончели, а Даниэль — ему было семь — пел колыбельные.
Старшеклассник пришёл в общежитие и сказал сестре: «Кошелёк вернули. Я обратился в полицию. Они сказали, что его принесла какая-то бедная русская девочка».