— Не будем мы звонить, — вмешался Падилла. — Просто приедем, и все!
— А он-то что тут делает? — зашипела Мими. — Зачем тебе понадобилось посвящать в это кого ни попадя?
— Падилла — мой добрый приятель, и уж за это ты не беспокойся.
— Знаешь, что будет? Они станут выпытывать у меня имя доктора, выкручивать руки-ноги, чтобы я на него настучала. И что, по-твоему, мне тогда делать? Молчать как рыба?
Это прозвучало своеобразным бахвальством и намеком, что фискалить она не намерена.
— Теряем время! — буркнул Падилла. — Поехали!
Я одел ее в пальто, нахлобучил на голову шляпку, покидал в чемоданчик зубную щетку, расческу и ночную рубашку и, с помощью Падиллы стащив вниз к машине, усадил и укутал пледом. Но когда я открывал водительскую дверцу, на крыльцо выскочил Оуэне с криком: «Эй, Оги!» Он стоял в одной рубашке, длинный, узкоплечий, зябко поеживаясь от холода, предвестья мучительной гибели старого года.
Я побежал. Это был Саймон.
— Оги!
— Говори быстрее! Что случилось, я очень спешу!
— Это ты говори быстрее! — Саймон был взбешен. — Мне только что звонила Шарлотта. Келли Вайнтрауб распространяет про тебя сплетню, будто ты приводил на аборт какую-то девицу!
— Приводил. А что такого?
— Это ведь та самая девка, твоя соседка, да? И ты пошел и засветился, и все испоганил, и вырыл себе яму, теперь уже точно и бесповоротно. Мне еще дорога моя жизнь, а от тебя, выходит, всего можно ожидать! Больше помогать тебе, тащить тебя не стану, не надейся! Это же уму непостижимо: женихаться с Люси и снюхаться с какой-то девкой! Мерзавец и дурак, каких мало!
— Ты даже не хочешь узнать, правду ли говорит Келли!
Слова мои были встречены величайшим презрением: дескать, каким же идиотом надо быть, чтобы воображать, будто он поверит жалким оправданиям. Голос Саймона звучал даже весело, когда он сказал:
— Ну ладно. Так что ты придумаешь? Что помогал товарищу? Да? Что никогда не трахал эту девку? Жил с ней дверь в дверь, бок о бок и ни разу не прикоснулся? Не втирай мне очки! Мы с тобой не малые дети. Я-то ведь видел эту куклу. Такая прицепится и не отстанет, даже если будешь отбрыкиваться, а ты не отбрыкивался. Кому другому расскажи, что ты не любишь это дело! Мы все это любим! Вся наша семья. У нас это в крови. С чего все пошло, не помнишь? Что стало началом для нас троих? Кто-то понял, что есть дверь, в которую можно позвонить когда заблагорассудится!.. Думаешь, я против, что ты трахал эту шлюху? Да мне плевать — трахай на здоровье! Но надо ж соблюдать приличия, а ты увяз, повел себя как последний дурак. Чистеньким он хотел быть! Хорошим. Прямо как Мама, честное слово! Что ж — пусть будет так! Только меня не впутывай. Мне еще неприятностей с Магнусами не хватало!
— С чего бы им быть, этим неприятностям? Послушай, я тебе завтра все объясню.
— Нет, не объяснишь! Ни завтра, ни послезавтра! Никогда! Я рву с тобой все отношения. Верни машину — и точка!
— Я приду и расскажу тебе, как все было на самом деле.
— Не надо! Не приходи! Единственное, о чем прошу, — это держаться от меня подальше.
— Ах ты, сукин сын! — заорал я. Из глаз моих брызнули слезы. — Подонок! Чтоб ты сдох!
Вбежал Падилла и, заглянув в дверь, воскликнул:
— Скорее! Хватит болтать!
Чертыхаясь и расшвыривая плетеные кресла и хлипкие столики, я ринулся к двери.
— Что случилось? Ты плачешь? Нервы не выдержали?
Я насилу мог выговорить:
— Нет. Поругался.
— Давай, идем. Может, мне сесть за руль?
— Нет. Я смогу.
Начали мы с больницы, где ее разрезали. Холодный воздух взбодрил Мими, и она сказала, что пойдет сама. Мы проводили ее к отделению «Скорой помощи», а сами сели в машину, надеясь, что она не вернется. Но вскоре через усеянное золотистыми крупинками переднее стекло я увидел ее в дверях и бросился к ней, чтобы подхватить.
— Я же говорила…
— Почему они тебя не положили?
— Там был тот мужик. Когда я обратилась к нему, он сказал: «Для таких, как вы, у нас мест нет. Почему вы не хотели рожать? Вот теперь отправляйтесь и вызывайте гробовщика!»
— Chinga su madre [178] .
Падилла помог мне отвести ее к машине.
— У меня есть знакомый лаборант в больнице в Норт - Сайде, если он еще там, я ему позвоню.
Я остановил машину у табачной лавки, и он пошел звонить.
— Можно попробовать, — сообщил он, вернувшись. — Только придется соврать, что она сама это сделала. Женщины этим сплошь и рядом занимаются. Он сказал мне, кого спросить. Конечно, если этот второй сегодня дежурит. Атак, говорит, он парень хороший. — И потом, уже тише, добавил: — Надо будет высадить ее там и отчалить. Она вот-вот сознание потеряет. Поставим их перед фактом. Не вытолкнут же они ее на улицу.
— Нет, бросать ее там мы не будем.
— Да почему же? Ведь стоит им тебя увидеть, и они скинут ее тебе обратно на руки. Они выбирают, с кем им возиться, а с кем — нет. Но давай действовать с умом. Я войду первым и разузнаю насчет доктора.
Однако вошли мы все разом. Ждать, оставаясь с ней в машине, я не мог. Я был преисполнен решимости так или иначе заставить их принять ее, если они не хотят, чтобы я начал крушить мебель и буйствовать. Втроем мы очутились в пустом приемном покое. Я ухватил за отворот униформы выросшего на нашем пути санитара. Тот вывернулся из моих рук и вильнул в сторону, а Падилла возмущенно бросил:
— Что ты делаешь! Побойся Бога! Так только все испортишь! Сядьте здесь, а я пока узнаю, дежурит ли мой приятель.
Мими сникла, прислонившись ко мне, и я почувствовал щекой, какая она горячая. Сидеть без опоры она теперь не могла, и я ее поддерживал, пока не привезли каталку.
Падилла исчез, и отвечать на вопросы, точно задержанному преступнику, пришлось мне. Появился и дежурный полицейский. Он вошел вместе с санитаром из боковой двери, на которой была изображена чашка кофе. Полицейский был в форме и даже при дубинке.
— Расскажите, что произошло, — сказал доктор в приемном покое.
— Вместо того чтобы меня допрашивать, почему бы вам не заняться больной?
— Вы ударили санитара? — спросил полицейский. — Он кинулся на вас?
— Кинулся, но не ударил.
Тут коп заметил мой смокинг, и подбородок его вытянулся, выглянув из жирных складок шеи.
— Что с этой женщиной? Вы ее муж? На ее руке нет кольца. Может, вы родственник или просто друг?
— Ну а Мими? Она что, без сознания? Ответить не может?
— Нет, она в сознании. А отвечать не хочет.