— Ну, так, — обратился он к Мозесу. Надел бен-франклиновские очки — пару колониальных кругляшек в тонкой золотой оправе. Взял ручку.
— Имя?
— Герцог. Мозес.
— Второй инициал?
— Е. Елкана.
— Адрес?
— В Чикаго не проживаю.
С отменной выдержкой сержант повторил:
— Адрес?
— Людевилль, штат Массачусетс, и Нью-Йорк. Нет, лучше только Людевилль, штат Массачусетс. Улица безымянная.
— Это ваш ребенок?
— Да, сэр. Моя дочурка Джун.
— Где она живет?
— Здесь, с матерью, на Харпер авеню.
— Вы в разводе?
— Да, сэр. Я приехал повидаться с ребенком.
— Понятно. Опустить ее не хотите?
— Нет, начальник… сержант, — поправился он, дружелюбно улыбнувшись.
— Мы заводим дело на вас, Мозес. Выпивши не были? Не пили сегодня?
— Вчера вечером пропустил стаканчик, перед сном. Сегодня не пил. Может, мне провериться на алкоголь?
— Незачем. Вам не дорожное происшествие вменяется. Мы заводим дело в связи с этим пистолетом.
Герцог одернул платьице на дочери.
— Это — так, на память. И деньги тоже.
— А что за деньги такие?
— Русские деньги, времен первой мировой войны.
— Освободите карманы, Мозес. Что у вас там ¦— я запишу.
Он без возражений выложил деньги, записные книжки, ручки, тряпочку носового платка, расческу и ключи.
— Куда вам столько ключей, Мозес?
— Я могу за каждый отчитаться, сэр.
— Не надо. Не запрещается, если вы не взломщик.
— Здесь только один чикагский ключ — с красной метиной. От квартиры моего друга Асфалтера. В четыре он должен подойти к Музею Розенвальда. Я передам ему девочку.
— Пока еще не четыре, и никуда вы пока не идете.
— Мне нужно позвонить и предупредить его. Иначе он напрасно будет ждать.
— А почему сразу не отвести ребенка к матери, Мозес?
— Видите ли… мы не поддерживаем отношений. Слишком испортили их.
— Вроде вы ее боитесь.
Герцог возмутился: его тянут за язык. Но срываться сейчас ни к чему.
— Нет, сэр, это не совсем так.
— Тогда, может, она вас боится.
— Просто мы так договорились — общаться через третьих лиц. Я ее не видел с осени.
— Ладно, позвоним вашему дружку и мамаше ребенка тоже.
— Ей не звоните! — вырвалось у Герцога.
— Не надо? — Сержант послал ему смутную улыбку и на минуту расслабился, словно добившись желаемого. — Ясно, мы ее сюда доставим и послушаем, что она скажет. Если у нее к вам претензии, то дело выйдет серьезнее, чем нелегальное хранение оружия. Мы тогда предъявим вам скверное обвинение.
— У нее нет претензий, сержант. Можно поднять документы, не вызывая ее сюда. Я содержу этого ребенка и еще ни разу не уклонился от уплаты. Только это и скажет вам миссис Герцог.
— У кого купили револьвер?
Снова-здорово, без хамства ты не полицейский. Специально так делают, чтобы вывести из себя. Но он сохранял выдержку.
— Я его не покупал. Он принадлежал моему отцу. И эти русские рубли тоже.
— Такой вы сентиментальный?
— Да, такой. Сентиментальный сукин сын. Если угодно.
— И насчет них вы сентиментальный? — Он постучал пальцем по пулям — по одной и по другой. — Ладно, будем звонить вашим. Джим, пиши фамилии и номера.
Он обращался к полицейскому, который привел Герцога. Тот стоял рядом, мордатый, ногтем теребил щеточки усов, морщил губы.
— Да возьмите книжку — вон ту, красную. Только, пожалуйста, не потеряйте. Фамилия моего друга — Асфалтер.
— А другая фамилия — Герцог, — сказал сержант. — На Харпер авеню — так?
Мозес кивнул. Он смотрел, как деревянные пальцы листают его парижскую, в кожаной обложке книжку, испещренную неразборчивыми и полустершимися записями.
— У меня прибавится проблем, если вы вызовете мать ребенка, — в последний раз попытался он уговорить сержанта. — Не все ли равно, если придет мой друг Асфалтер?
— Иди, Джим.
Негр отметил красным карандашом нужные места и вышел.