- Какую юбочку? – с дрожью в голосе спросила Любинька.
- Синенькую, – сказала Свинина Ивановна. – И чулочки. Сама найдешь?
Раскрасневшаяся Любинька кивнула.
Люминий быстро починил проводку и сел за стол. Ел он быстро, жадно, много. Стакан самогона проглотил махом.
- Ты закусывай, закусывай, Славик. – Свинина Ивановна смотрела на Люминия с жалостью. – Может, колбаски?
- Не, спасибо, тетя Света.
- Постричься бы тебе уж пора…
- Угу, – ответил Люминий с полным ртом.
- И рубашку не менял неделю. Жениться тебе надо, Ростислав. Уж больной легкий ты человек, без тяжести.
- Ну… – Он залпом выпил второй стакан самогона. – Куда спешить? Успею еще.
За стеной что-то упало.
- Чего это там у тебя? – спросил Люминий, ковыряя пальцем в зубах.
- Любинька, – сказала Свинина Ивановна. – Как услышит тебя, все роняет, места себе не находит…
- А.
- Волнуется, – многозначительно добавила Свинина. – Все спрашивает: а когда Славик придет? А почему не приходит? Все Славик да Славик… один Славик у нее на уме…
Люминий смущенно усмехнулся.
- Вижу я… – Свинина Ивановна легла грудью на стол и понизила голос. – Вижу я, что влюбилась она в тебя, Ростислав, аж до смерти…
- Ну на хер… – Люминий пригладил волосы. – Мы с ней почти не разговаривали…
- Так вот и поговори! – вскинулась старуха. – Поговори! Ты чего теряешь? Ничего не теряешь. А девушка волнуется, бессонница у нее из-за тебя. Поговори, успокой…
- Правда, что ли?
- А какая мне выгода врать? Я никогда не врала. Я даже в милиции не врала.
Люминий молчал, насупив брови.
- Ну так что?
- Что-что… Анька ж у меня…
Анной звали глухонемую Муму.
- Анька — это Анька, а Любинька — это Любинька, – возразила Свинина Ивановна. – Они друг дружке не мешают. Поди, поди, поговори с Любинькой… – Она снова понизила голос. – Я вам, Славка, двести тысяч дам. А Муму твоя пусть тут вам помогает… постирать, приготовить… люди мы или нет?
Еще вчера Свинина Ивановна и помыслить не могла о том, чтобы такое предложить мужчине, но ведь вчера она не знала, что жить ей остался год, а может, и меньше.
- Поговори, Слава. Сердце у тебя золотое, а денег я дам, не сомневайся. – Вздохнула. – И будь проще, не ходи вокруг да около — времени у нас не осталось.
Любинька и Люминий сидели на диване. Люминий знал, как вести себя с глухонемой банщицей Муму, женщиной взрослой и опытной, а вот как вести себя с невинной слепой девушкой — это ему было неведомо.
- Жувачку хочешь? – спросил он с натугой.
- У тебя какая?
- С апельсином. – Во рту у Люминия пересохло. – А есть с мятой.
- Давай с апельсином.
Несколько минут они сосредоточенно жевали резинку. Любинька была в короткой юбочке и в тесной блузке, и Люминий искоса поглядывал то на ее пышные гладкие бедра, то на грудь в разрезе блузки. Он не знал, как приступить к делу. Ему было страшно.
Свет вдруг мигнул и погас. Такое часто случалось. Люминий с облегчением вздохнул и придвинулся к Любиньке.
- Ты стихи любишь? – спросила девушка блеющим от волнения голосом. – Я много стихов наизусть знаю…
- Мы Пушкина проходили, – сказал Люминий, с трудом ворочая языком. – Когда в школе учились…
Любинька отвернулась, подняла лицо к потолку и запричитала:
Я люблю тебя, родина светлая,
Ты самая моя заветная.
Я люблю тебя, родина милая,
Ты самая моя красивая!
- Супер, – сказал Люминий.
- Это я написала, – с вызовом сказала Любинька.
- Сама?
- Сама.
- Ну ты даешь..
Люминий решил положить ладонь на Любинькино колено, но тут загорелась лампочка под потолком.
Девушка вдруг схватила его за руку. Ее рука была потной и дрожала, и эта дрожь тотчас передалась Люминию.
- У меня много стихов, – сказала Любинька. – Хочешь еще послушать?
- Давай. – Люминий прокашлялся. – Люблю стихов.
Любинька с выражением, размахивая руками и топая ногой, стала декламировать:
Светит солнце в небесах,
Птички прилетели,
Это к нам пришла весна,
Ласточки запели.
- Надо же, – сказал Люминий. – Ты все это сама, что ли, придумала?
- А кто же.
- Как в книжке.
- Правда? – обрадовалась Любинька. – Я каждый день пишу по стишку, а иногда больше…
Иногда как начну писать, так и пишу, и пишу…
Свет снова погас, и Люминий наконец осмелел и попытался обнять Любиньку. Она снова задрожала, и Люминий тоже задрожал, не зная, что делать дальше.
- Хочешь еще жувачку? – спросил он.
- Я эти жувачки могу с утра до вечера жевать, – с трудом выговорила Любинька. – Как дура какая-нибудь, жую и жую, жую и жую…
Вспыхнул свет. Любинька сидела на диване рядом с Люминием, чуть подавшись вперед, вся потная, пахнущая лошадью. У Люминия от страха начала болеть голова. Ему снова захотелось положить ладонь на Любинькино влажное колено, но рука не слушалась.
- У меня много жувачек, – наконец выдавил он из себя. – Я тебе каких хочешь принесу.
Любинька вдруг засмеялась и толкнула Люминия бедром. Он в ответ легонько толкнул Любиньку и хрюкнул от волнения. Она снова его толкнула и тоже хрюкнула, он — ее. Несколько минут они так и толкались, хрюкая и давясь смехом.
Свет снова погас.
- А я знаю, что ты сейчас делаешь, – сказала Любинька. – Я хоть и не вижу, но чувствую.
- Как это?
- У слепых такое особое чувство есть… мистическое чувство…
- И чего я сейчас делаю?
Люминий скорчил рожу и выжидательно замер.
- Сидишь. – Любинька сделала паузу и произнесла замогильным голосом: – Ты сидишь рядом со мной.
- Надо же…
- Я, например, знаю, про что ты сейчас думаешь. Хочешь скажу?
- Давай…
- Нет, не скажу.
- Да ладно, обещала ж.
- Ладно. – Любинька понизила голос. – Тогда закрой глаза.
- Зачем глаза? И так темно.
- Закрой, а то не скажу.
- Закрыл. – Люминий зажмурился. – Честно — закрыл.
- Ты думаешь про меня, несчастный, – прошептала ему на ухо Любинька.