— Добро пожаловать…
Она прижалась ко мне, как умная и благочестивая старшая сестра. Я боялся заснуть. Спустя некоторое время, показавшееся мне бесконечно долгим, она протянула руку к ночному столику и выключила свет. Я снял с себя пижаму, а она — ночную рубашку. Энджи отдавалась легко, но без страсти.
— Вы будете нежным? — спросила она меня голосом маленькой девочки.
— Я вовсе не дикий самец, который накидывается на свою жертву и кусает ее… — Но что она имела ввиду под словом «нежный»?
Я чувствовал запах духов, концентрата морской соли для ванн, полный набор рекламы гигиены современной женщина. Я овладел ею, полностью забыв о своем страхе. Если я смогу удовлетворить ее физически, у меня не будет больше проблем. Мы занимались любовью в напряженной тишине. Мое мужское достоинство затвердело при мысли о том, что за нами наблюдали похотливые старцы. Я овладевал ею на огромном столе, заваленном папками с бумагами, а в это время на крышу небоскреба готовился сесть вертолет. Благодаря этому образу я легко выдерживал ритм движений. Когда я скользнул вниз и приблизил голову к ее клитору, она оттолкнула меня.
— Нет, никогда. Я ненавижу это.
Значит, этого не надо больше делать. Позднее, лежа рядом с ней на спине, я спросил, не разочарована ли она.
— Вовсе нет, — сказала она — Я знаю, что полное удовлетворение достигается тренировками. А мы находимся только на первом этапе испытаний. Наши тела познакомились друг с другом. Спокойной ночи, Эрик.
Я удивился, что она осталась рядом. Когда я взял свою пижаму и книгу, она уже спала. «Что я наделала?» — спрашивала себя героиня. Она позвала на помощь, сбежались соседи. «Надо сообщить в полицию», — сказал кто-то. А мне надо было позвонить дяде Жану. Завтра. Рядом со мной спала какая-то шелковая масса, уткнувшись лицом в подушку и положив нежные руки поверх одеяла. Эта незнакомка была моей женой.
За тридцать шесть проведенных на ранчо часов мне пришлось покрутиться. Небывалая роскошь этого места вынудила меня придумать сказку о своем золотом детстве. Мой отец, глава семейного предприятия, очень дорожил своей усадьбой, которую, увы, пришлось продать после его смерти.
— Дорогой, вы, вероятно, очень страдали, потеряв обрамление вашего детства. Несомненно, можно будет съездить туда, — сказала Энджи. — Когда люди хотят снова увидеть памятные им места, законные владельцы часто проявляют отзывчивость.
— А вы откуда это знаете?
— У меня есть некоторый опыт…
О чем она говорила?
— А почему бы и нет? — сказал я. — Съездим!
Отсюда Франция казалась такой далекой, и было легко строить там мои воображаемые замки, столь необходимые для сохранения моего самолюбия. Чрезвычайное богатство Энджи пробуждало мою внутреннюю гордость. Она была увлечена моими рассказами, каждая деталь из прошлого убеждала ее в правильности того, что она вышла за меня замуж. Меня снедало нетерпение, я хотел быть уверенным, что все документы, необходимые для получения права на проживание в США, были уже поданы.
Она повторила:
— Детство определяет все, счастливые дети становятся счастливыми родителями. Мои родители, так рано меня покинувшие, обожали меня. Их любовь позволила мне пережить многие потрясения.
Я едва переваривал ее признания. Я был словно удав, страдавший от изжоги.
— А это наше затянувшееся пребывание здесь, оно так необходимо, Энджи? Я хочу сказать, стоит ли нам оставаться здесь так долго?
— Еще несколько дней, чтобы получше узнать друг друга…
Я продолжал настойчиво обнимать ее, целовать, покрывать ласками. Это было крайне утомительно. Мне приходилось выдумывать свое прошлое и демонстрировать зарождение любви. Это была чудовищно трудная работа.
Приемы пищи длились очень долго, она слушала меня ненасытно, я придумал большое количество подробностей из моей прошлой жизни. Я все больше и больше погрязал во лжи. Я нарисовал портрет матери, этой жертвы истории, этой высокообразованной европейки, которой пришлось всю жизнь нести на своих плечах воображаемый груз наследия. Она страдала при мысли о холокосте, хотя Богу было известно, что она не имела к этому никакого отношения… Девушка, в глазах которой стояли картины ужаса разрушенных бомбардировками городов… Страстный интерес Энджи возбуждал меня, еще немного, и я рассказал бы о погибшей тетке, которая неудачно выбрала время поездки в Хиросиму. Но я воздержался, поскольку у Энджи были связи с Японией.
— А от чего умерла ваша мама? — спросила Энджи со слезами на глазах.
Я не знал, что выбрать: несчастный случай или тяжелую болезнь. Решил остановиться на последнем, а затем попросил у нее, с напускным затруднением в голосе, не напоминать мне больше об этом.
— Почему? — сказала она — К смерти надо относиться просто и открыто, слова помогают победить тревогу. Мать — это очень важно, ее происхождение генетически обогатило вас. Немцы такой чувствительный и склонный к мистике народ. Сколько ей было лет, когда вы ее потеряли?
Я потерял ее из виду, эту нехорошую мать, когда мне было десять лет. Но здесь, в этом шикарном месте, в присутствии миллиардерши, жаждавшей красивых историй, я чувствовал вдохновение.
— Какое значение имеет возраст… Люди всегда оплакивают мать, а моя мать была бесконечно очаровательна, луч света, вся светилась изнутри, она была такой хрупкой, такой ранимой…
— О, милый! — произнесла Энджи. — Так любить свою мать может только совершенно честный человек. Вы когда-нибудь станете великолепным патриархом, окруженным детьми, надеюсь, это будут наши с вами дети.
Она мечтала о многочисленном семействе, а я о секретаршах, стрессе, о том, как меня будут изводить телефонные звонки со всех концов света…
— Да, семья это прекрасно, — ответил я.
Я чувствовал, как мой профиль становится все более и более благородным.
— Мне хотелось бы, — продолжила Энджи, — стать такой же матерью, какой была моя мама. Нежной, ласковой, понимающей.
Меня это взволновало, я едва не зарыдал.
Наконец она назначила дату нашего отъезда. Мы долетели на самолете-такси до Лос-Анджелеса. На взлетно-посадочной полосе нас ожидал лимузин. Шофер Энджи, которому она объявила, что я ее муж, поприветствовал нас широкой улыбкой. Я оценил «кадиллак», его тонированные стекла, запах кожи. Какими легкими казались автострады из окон машины богатой американки! После достаточно продолжительной поездки мы подъехали к дому, располагавшемуся на высотах Беверли-Хиллз. Водитель нажал на пульт дистанционного управления, двойные ворота распахнулись, и мы въехали в парк. К дому вела широкая аллея. На крыльце с греческими колоннами нас ждал метрдотель в белом пиджаке.
— Здравствуйте, мадам. Имею честь приветствовать вас, сэр.
— Хелло, Филипп! — сказала Энджи — Это мой муж, мистер Ландлер.
Она улыбнулась: