Я готов был поцеловать его руку! Наконец нашелся человек, который заговорил со мной о работе. Я пробормотал несколько банальных фраз насчет счастливых дней, проведенных с Энджи на ранчо, и признался, что хотел бы как можно скорее приступить к работе! Син Сэндерс хлопнул меня по плечу, я получил одобрение за мою любовь к Америке, за любовь, которую я питал к Энджи, и за рвение к работе.
— Вам все же придется немного набраться терпения, — сказал он — У нас с вами будет длинный разговор. Я сначала должен ясно определить ваше место в уме и определить, куда бы я мог вас поставить, не шокируя других, в иерархической пирамиде компании.
— Я в вашем полном распоряжении. Готов дать вам любые сведения… Я полагаю, что моим козырем могли бы стать связи в Европе, но знаю, что мне необходимо будет подучиться, приспособиться к ритму и методам работы американцев.
Он смотрел на меня благожелательно, потягивая предложенный Энджи виски:
— Если я правильно понял вас как личность, — можете поправить меня, если я ошибусь — вы не претендуете на самые высокие посты, и это уже достойно уважения. Люди, которые приезжают сюда из Европы, страдают от двойного комплекса: превосходства и неполноценности. Они берутся за все подряд. Вы, значит, считаете себя в состоянии вести переговоры с нашими европейскими партнерами. Вы могли бы стать в некотором роде связующим звеном с Францией.
— Точно так. Я полагаю, что у меня есть ряд полезных знакомых.
— Конечно, — сказал он. — Но, видите ли, в чем дело: вам придется открыть для себя Америку. Теория сильно отличается от практики. Люди мечтают об Америке, но, когда встречаются с ее реалиями, испытывают потрясение.
— Мистер Сэндерс…
— Зовите меня Син.
— Син, забудьте о том, что я муж Энджи.
— Понимаю вас, — сказал он. — Следует щадить ваше самолюбие и применить ваши знания с наибольшей пользой для всех нас. Франция — страна, в которой трудно вести дела. Вы там люди необычные, слишком сложные для нас.
— Я здесь не в качестве новообращенного, у меня за спиной несколько лет жизни в Америке. Если сложить все месяцы моего пребывания здесь, то получится почти два года.
— Это хорошо, — произнес он уныло, — но у вас нет опыта работы на предприятии.
— Нет.
— Знаете, Америка снаружи никоим образом не похожа на рабочую Америку. Вначале вы могли бы быть полезны для укрепления наших связей с заграницей. Франция, Германия и, если хотите, Люксембург. Поверьте мне, не так-то просто ввести европейца, пусть даже такого квалифицированного, в административный аппарат фирмы. Когда речь идет о каком-нибудь ученом, это проще, он живет за закрытыми дверьми, он служит, ему служат. Вам придется иметь неожиданные контакты с окружением, которое не имеет ничего общего с тем, что вы можете себе представить. Но ваш прекрасный английский должен вам в этом помочь.
— Я надеюсь, что когда-нибудь смогу получить американское гражданство.
— Будем надеяться, — сказал Сэндерс.
Я испугался. Он тут же добавил:
— Если не передумаете.
— Эрик разговаривает на немецком так же, как на английском, его мать была немкой, дочерью крупных промышленников…
Энджи решила расхвалить мои достоинства.
Сэндерс был невозмутим.
— Дайте мне немного времени, я должен подготовиться и собрать аргументы, которые позволят мне представить вас совет). Вы могли бы в тот день представить им подробный анализ ситуации в европейской химической промышленности и доложить свои соображения по возможному открытию этого рынка.
Тут в разговор вмешалась Энджи:
— Он это сделает! Но, милый Син, важно также выполнить все необходимые формальности. Мы должны сообщить о нашей свадьбе в консульство Франции и как можно скорее принять меры для получения Эриком грин-карты.
Мало-помалу обстановка прояснялась, обо мне обещали позаботиться. Впервые за все мое существование мне не надо было бороться за каждую деталь, каждый элемент этого пазла, которым была моя жизнь.
После отъезда Сина я позвонил в Париж из маленького кабинета, где мельчайшая вещица, будь то пепельница или ваза с одиноко стоящим цветком, имела свое раз и навсегда определенное место. После трех звонков вызова дядя Жан снял трубку.
— Алло?
— Это Эрик. Здравствуй, дядя Жан. Который сейчас у тебя час?
— Ты звонишь, чтобы узнать у меня время?
— Нет. Но я забыл посчитать. У меня есть для тебя великолепная новость.
Он проворчал:
— Надеюсь. От тебя не было никаких вестей уже двадцать шесть дней.
Всего-то двадцать шесть дней? Могло бы быть десять лет, двадцать лет.
— Как у тебя дела?
— Дядя Жан, я женился.
Он закаркал от счастья:
— Вот как? Все-таки женился? Фантастика! На той девице, про которую ты мне рассказывал?
— Да, я звоню тебе из ее дома в Беверли-Хиллз.
— Беверли что… Постой-ка, был такой фильм, полицейский оттуда… Это место, где живут киноактеры. Ты что, женился на кинозвезде?
— Почти.
— Не тяни, телефон стоит дорого, а мне любопытно…
Вдруг он проворчал:
— Ты плохой мальчик, ты мог бы пригласить меня на свадьбу.
— Все произошло очень быстро. Американцы не придают свадьбе такого большого значения, как мы. Во всяком случае, в Лас-Вегасе.
— Иностранцы — странные люди, это правда, — согласился он, — У вас после свадьбы был хороший стол?
— Это тоже не имеет значения.
— Но что же тогда имеет значение?
— Она.
— Ты влюблен?
— Да.
Я представил, как он за двадцать тысяч километров отсюда покачал головой.
— Ты влюблен? Она работает или просто имеет достаточно денег, чтобы ничего не делать?
— Она работает в химической промышленности.
— Что? Женщина?
— Она руководит многонациональной компанией.
— Фармацевтической? Это выгодно, особенно — успокоительные. Я прочитал, что у нас их потребляют килограммами, с ума сойти! Скажи-ка, как скоро ты начнешь возвращать мне деньги?
— Как только получу свою первую зарплату… Ты можешь сдавать мою квартиру вместе со всем, что там находится, или выбросить все это.
— А если ты вернешься в Париж с ней, где ты будешь жить?
— В гостинице.
— Ах, так, — произнес он, явно не успевая переварить информацию. — Эрик, ты, случайно, не шутишь надо мной? Все, что ты мне рассказал, правда? Как ее зовут?
— Энджи.
— Это иностранное имя.