Мне требовалась передышка, но когда Энджи переставала изводить меня своей Африкой, она принималась за мое прошлое. Она хотела поехать в Германию, мечтала пойти на кладбище, на котором якобы были похоронены мои родители, чтобы возложить венок на их могилу. Я напрасно говорил, что не хочу даже слышать об этом. Она качала толовой и говорила, что надо хранить верность своим предкам. «А если бы я был подкидышем, вы захотели бы знать об этом?» — «О вашем сиротском приюте, — отвечала она. — Эрик, кроме нашей зарождающейся любви, вы олицетворяете для меня Европу. Если у нас когда-нибудь появятся дети, им захочется узнать о своих корнях, следует подумать об их будущих воспоминаниях».
Когда она не слишком изводила меня своими человеколюбивыми речами и скрытыми требованиями физической близости, я, одержимый желанием добиться успеха в жизни, работал. Я протолкнул покупку в Германии одного из редких заводов по производству химической продукции, который испытывал финансовые трудности. Впервые меня похвалили.
Энджи но этому поводу устроила праздник, чтобы представить меня всем своим знакомым. В тот славный вечер мы принимали «весь» Лос-Анджелес, мы встречали гостей на крыльце. Гости выходили из своих лимузинов перед воротами поместья и шли до дома пешком. Женщины в сверкающих, часто провоцирующих платьях с глубокими декольте выглядели очень волнующе, их украшения свидетельствовали о состояниях их мужей. Они рассматривали меня, потом поворачивались к Энджи с восклицаниями: «Он великолепен!» В белом смокинге, загорелый, я был стильным и модным мужчиной, спокойным, серьезным, с густыми светло-каштановыми волосами. Для благожелательно настроенных людей я напоминал Брандо [21] в его молодые годы. Я скромно подозревал, что возбуждал их. Особенно тем, что я выглядел, как женатый мужчина, влюбленный в одну из них. До меня долетали обрывки фраз, выдержки из моей столько раз повторенной биографии: «немецкие промышленники… французская аристократия… диплом Оксфорда». Я был дорогой вещицей, которую откопала Энджи. «Наконец-то ей повезло».
Официанты из ресторана сновали в толпе, запахи дорогих духов перемешивались с ароматом горячего печенья. Черная икра подавалась в серебряных чашках и накладывалась ложками. Некоторые женщины бросали на меня призывные взгляды, мне следовало было запомнить их, занести в список будущих любовных приключений, но я не собирался совершать подобных ошибок. Мне страшно повезло, и я уважал эту удачу; единственное, во что я действительно верил, было признательность судьбе.
Я часто работал по пятнадцать часов в сутки и советовал Энджи поехать в Кению без меня. Она настаивала: «Нет, с вами!» Она хотела показать мне Африку. «Я не тороплюсь, — говорила она, — я могу еще подождать, не слишком долго, но подожду. Вы должны выполнить свои обязательства, а Африка — часть этих обязательств».
Дни шли, я наслаждался своими первыми успехами. В один прекрасный день по прямому телефону мне позвонил Син. Он сразу же перешел к делу:
— Эрик, мне нужно увидеться с вами, — сказал он — Это срочное дело. Мне не хотелось бы нарушать ваше расписание, но…
— Вы шутите, Син… Вы меня беспокоите? Я для вас всегда свободен.
— Я пока дома, — сказал он, — Но через час могу быть у вас в кабинете.
— Жду.
Я немедленно распорядился перенести на более позднее время совещание, на котором в очередной раз должна была обсуждаться проблема приобретения участка в окрестностях Токио. Японцы скупали все, что могли, на Манхэттене, а я хотел приобрести для нас кусочек Японии. Построить там в сотрудничестве с Яшими завод, на котором планировал производить электронные устройства для анализа химической продукции. Дело явно затягивалось, вмешательство дочери не смогло смягчить позиции Яшими.
В десять часов в кабинет вошел Син. Он был чем-то озабочен, но любезен. Я мало что знал о личной жизни Сина. Энджи избегала говорить на эту тему. По собранным там и сям обрывочным сведениям, включая пропитанное сплетнями окружение Роя, было известно, что Син никогда не был женат, он считал семью Фергюсонов своею. Энджи рассказала мне старые слухи о том, что Син якобы имел когда-то дело с некой женщиной, «недостойной» его крута, что-то вроде певички или бывшей «солистки» из «Мюзик-холла Радио Сити». Он вроде бы тайно поселил ее в Лос-Анджелесе, а затем… Конца этой истории не знал никто.
Я предложил ему кофе, он отказался. Мы сели в кресла в «салонной» части моего кабинета.
— Эрик, будь вы моим сыном, я бы так не беспокоился за вас…
— Что случилось?
Он пожал плечами:
— Есть проблемы, Эрик.
Щеки мои загорелись от волнения. Как все обманщики, при возникновении недомолвок я почувствовал себя прикованным к позорному столбу:
— Надеюсь, вам не в чем меня упрекнуть…
Он воскликнул:
— Господи, нет, конечно! И поверьте, я каждые день благодарю Бога за то, что Энджи познакомилась с вами. Но я боюсь, что она недооценивает ваши качества.
— Куда вы клоните, Син?
Он подался ко мне:
— Она непостоянна. Судьба плохо с ней обошлась, признаем это, но оттого, что отец слишком избаловал ее, она привыкла к тому, что все ей подчиняются. Едва она чувствует чье-то сопротивление, тут же заявляет, что несчастна, что ее не любят, что ее отталкивают, что ей необходим психоаналитик.
— Син, говорите яснее. Сегодня утром я расстался с женщиной, которая, кажется, любит мня. Сейчас десять часов, и, по вашим словам, все изменилось. Что же вы такого услышали за эти два часа?
— Все это началось не сегодня утром. Вы достигли предельного градуса уже несколько недель тому назад.
— Какого еще предельного градуса?
По моим ногам пробежала судорога.
— Говорите прямо, Син. Я настаиваю.
— Хорошо. Она капризничает и упрекает вас в том, что вы больше думаете о компании, чем о ней.
— Но это ведь в ее же интересах. Она ведь вышла замуж не за мужчину-игрушку. Я предупреждал ее в самом начале, что я хотел бы показать, чего я стою, что я не принц-консорт [22] . Я полюбил эту фирму.
— Мой дорогой друг, вы попали в ловушку, из которой я и сам не могу выбраться. Вы просто забываете, что компания Фергюсона вам не принадлежит. Мы всего лишь наемные работники…
В горле у меня пересохло:
— Эта компания принадлежит моей жене.
— А сколько времени она будет оставаться вашей женой?
— То есть?