– хорош, мы идем ко мне, это тут за углом, сейчас захватим выпивку и слиняем с улицы.
она повернула ко мне свое развалившееся лицо, я еще никак не мог совместить ее голову с телом, но трясся от возбуждения, как остервеневшее животное, и она сказала:
– ладно, пошли.
мы завернули за угол, я ее больше не трогал, предложил ей сигарету, пачку которых обнаружил в кармане шорт, мы остановились возле церкви, чтобы прикурить, я так и ждал, что в любой момент из какого-нибудь соседнего дома послышится визгливое: «эй, ты, клушка в розовых панталонах, провали; вай отсюда, а то легавых вызову!» что ж, может, жить на задворках Голливуда не так уж и плохо, наверное, мужики из соседних домов подглядывали за нами из-за штор и давали волю рукам, пока их жены готовили завтрак.
мы добрались до моей норы, я усадил гостью и выставил полкувшина малаги, которая осталась у меня после одного хиппана. мы молча выпивали, я находил ее все более и более здравомыслящей, например, она не носила в сумочке семейных фотографий – детей, я имею в виду, муж-то в разговоре всплыл, как иначе.
– Фрэнк меня достал, совсем не дает развлечься.
– да?
– запирает меня, как я это ненавижу, прячет все мои юбки, платья, когда я выпью, кстати, пьем мы вместе.
– серьезно?
– он хочет, чтобы я сидела возле него, как рабыня, ты тоже думаешь, что бабы должны быть у мужиков в рабстве?
– да с какой стати, нет!
– я нашла чулки, трусы, блузку, а юбку нет. Фрэнк отрубился, и я слиняла.
– похоже, Фрэнк неплохой парень, – сказал я. – ты уж не долбай его очень-то. понимаешь, о чем я?
это прием профессионала – всегда притворяться понимающим, особенно если дело обстоит с точностью до наоборот, женщинам не нужна чувствительность, им подавай только волнующую месть тому, на ком они слишком зациклены, на самом деле женщины довольно тупые животные, но они всецело сосредоточены на мужчинах, и поэтому победа всегда остается за ними, поскольку мужики могут отвлечься на какие-то другие мысли.
– я думаю, Фрэнк обыкновенная скотина, но, похоже, ты не очень рад меня тут видеть?
ну, гладильная доска была ей не конкурентка, я осушил стакан, приблизил ее старушечье лицо, держа в уме молодое тело, и поцеловал взасос, запустив ей в рот язык, ее язык обвил мой и присосался, я поглаживал ее нейлоновые ноги и упругую грудь, нет, Фрэнк хороший парень, особенно когда нажрется.
мы оторвались друг от друга, отдышались и снова взялись выпивать.
– чем ты занимаешься? – спросила она.
– я декоратор по интерьерам.
– не надо гнать туфту.
– эй, а ты очень наблюдательна.
– я закончила колледж.
я не стал интересоваться какой, старый профи знает, как это срабатывает.
– а ты учился?
– недолго.
– слушай, у тебя красивые руки, как у женщины прямо.
– я уже тысячу раз это слышал, еще раз повторишь, и вышибу тебе зубы.
– кто ты, а? какой-нибудь актер, или художник, или что-то в этом роде? выглядишь каким-то потерянным. и еще я заметила, что ты не любишь смотреть собеседнику в глаза, мне не нравятся люди, которые не могут смотреть мне в глаза, ты что, трус?
– да. но и глаза бывают разные, глаза людей мне не нравятся.
– а ты мне нравишься.
и тут она прильнула ко мне и схватила за яйца, я на это уже и не рассчитывал, уже был готов проводить ее обратно к автомобилю или даже хуже, просто выставить.
это было приятно, в смысле, ее объятия, и прекращение болтовни.
мы выпили еще, и я потащил ее в спальню, или она поволокла меня туда, да какая разница, первый раз всегда особенный, кто бы там что ни говорил, я не позволяю ей снять ни чулки, ни туфли, вот такой я придурок, человеческое существо в своем нынешнем виде для меня непереносимо, я должен постоянно обманываться, согласен, психиатр найдет этому объяснение, но и я могу расписать по полочкам любого психиатра.
знаете, это как с велосипедом: однажды научившись балансировать, вы уже никогда не теряете это умение.
короче, все получилось, посетив по очереди ванную, мы вернулись в гостиную и добили кувшинчик, не помню, как мы снова оказались в кровати, но проснулся я под плотоядным взглядом старушечьего лица, нет, правда, взгляд был на грани помешательства, я чуть не расхохотался, она обхаживала моего вялого, пока я дрых; такое со мной уже бывало однажды, разница лишь в том, что тогда была молодая пухленькая негритянка с Айроло-стрит.
– давай, детка, давай, – сказал я и навалился на нее.
55-летнее лицо подалось ко мне и поцеловало, это было ужасно, но 18-летнее тело возмещало упругостью, податливостью, доступностью, и мы снова сделали это.
затем я отрубился, но что-то опять разбудило меня, и первое, что я увидел, очнувшись, это были розовые трусы на ее заднице, которую она пыталась втиснуть в мои старые, задрипанные джинсы, о, как это было печально наблюдать, печально и смешно, мерзко и слезоточиво, но старый профи зажмурил глаза и притворился спящим.
Фрэнки, твоя ЛЮБОВЬ возвращается!
ну, как успеет.
я заметил ее прощальный взгляд, последний взгляд, брошенный на меня поверх пустой пачки сигарет, это может показаться чудовищным самомнением, но я почувствовал, что она мною восхищена, да нахуй все это, у меня у самого проблем по горло, но я до сих пор ощущаю осадок, вспоминая, как она уходит в моих изодранных, грязных, рабочих штанах, но профи всегда отличит предначертанное механическое будущее, основанное на случайности, от верняка, который хрен наступит, разве что в форме стиральной доски, она вышла из спальни, я позволяю уходить женщинам, они не задерживают меня,, все это ужасно, а я еще и добавляю ужаса, и пока мы не подохнем, они так и не дадут нам спать спокойно, а потом удумают еще какой-нибудь трюк… блядь, я чуть-чуть не разрыдался, но потом, сориентированный веками, Исусовой продрочкой, всем печальным и непрочным, я подскочил как ужаленный с кровати и проверил свои пока еще не драные брюки, я отыскал свой кошелек и исследовал его на предмет наличности и обнаружил 7 баксов, ну что ж, подумал я, значит, не ограбили, отпустив слегка смущенную улыбку своему отражению в зеркале, я завалился на еще не остывшее ложе любви и… уснул.
– а ко мне приходили бейки.
– серьезно?
– да.
– белки?
– бейки!
– и много их было?
– много.
– и что произошло?
– они разговаривали со мной.
– серьезно?
– да, они со мной разговаривали.
– и что они говорили?
– они спрашивали, хочу я…