кажется, моя последняя попытка самоубийства была в 1954 году, я тогда жил на четвертом этаже в доходном доме на Норт-Мэрипоуз-авеню. я закрыл все окна и пустил газ в духовку и через все конфорки, не зажигая их, разумеется, потом завалился в кровать, шипение газа успокаивало, и я быстро заснул, это должно было сработать, но от газа у меня страшно разболелась голова, и от этой головной боли я проснулся, встав с кровати, я расхохотался и сказал сам себе: «мудила, да ты не хочешь умирать!», потом выключил газ и распахнул все окна, я продолжал смеяться, ситуация казалась мне анекдотической шуткой, если учесть, что автоподжиг на плите почему-то не сработал, иначе мое славное путешествие в ад не оборвалось бы так быстро.
несколькими годами раньше я, помнится, очнулся от недельного запоя и твердо решил убить себя, я тогда шоркался с одной ебливой бабенкой и нигде не работал, деньги кончились, за хату висел долг, и даже если бы я нашел в себе силы и подыскал какую-нибудь ничтожную работенку, это все равно выглядело бы как смерть, я решил, что покончу с собой, как только моя сожительница отлучится из нашей лачуги, а пока она была дома, вышел на улицу прошвырнуться, вдруг меня почему-то заинтересовало, а какой нынче день, во время запоя день мешался с ночью, мы постоянно пили, еблись, дрыхли, снова еблись и снова пили, солнце тянулось к зениту, и я побрел на угол квартала, чтобы взглянуть на вывешенные там газеты и узнать, в какой же день я очнулся, по газетам выходило, что пятница, ну что ж, пятница – день не хуже других, и тут я наткнулся на заголовок: «Кузену Милтона Берля упал на голову камень».
«и какого хрена убивать себя, когда в газетах пишут такие заголовки?» – мысленно спросил я.
подрезав газету, я вернулся домой.
– слыхала? – спросил я у своей возлюбленной.
– что?
– кузену Милтона Берля упал на голову камень.
– да не пизди!
– точно, вот в газете прописано.
– интересно, а что это был за камень?
– я думаю, круглый, желтый и гладкий.
– да, мне тоже так кажется.
– а как ты думаешь, какие у милтон-берлевского кузена глаза?
– мне кажется, коричневые, скорее светло-коричневые.
– светло-коричневые глаза и ярко-желтый камень.
– хрясь!
– точняк – хрясь!
я снова выскочил на улицу, взял в лавке в долг две бутылки бормотухи, и мы отменно провели остаток дня. не помню точно название той газеты, наверное, что-то вроде «Экспресс» или «Ивнинг геральд», но все равно я благодарен этой газете, а также кузену Милтона Берля и тому круглому, гладкому, желтому камню.
итак, речь идет о суициде, помнится, работал я в доке, обычно мы обедали прямо на пирсе, свесив ноги вниз, и вот однажды парень, что сидел неподалеку от меня, снял с себя ботинки, носки и сложил все это очень аккуратно рядом с собой, затем я услышал всплеск, оглянулся – а он уже внизу, это было так неожиданно, он успел крикнуть: «помогите!» – и скрылся под водой, на поверхности расходились круги, из глубины поднимались пузыри, на которые и оставалось таращиться, но тут подскочил какой-то мужик и заорал на меня:
– делай что-нибудь! он хочет покончить с собой!
– блядь, а что я должен делать?
– возьми веревку! брось ему веревку, канат или что-нибудь!
я подорвался и побежал в лачугу, где старик упаковывал пакеты и картонки.
– дай мне веревку! – заорал я. старик едва глянул на меня.
– эй, мать твою, дай мне какую-нибудь веревку! человек тонет! Я должен бросить ему веревку!
старик отвернулся, поднял что-то и подал мне. это оказался огрызок белой бечевки.
– ты, старая вонючая крыса! – завопил я.
а в это время молодой парнишка скинул с себя портки, сиганул в воду и вытащил нашего суицидника. этот парнишка получил оплачиваемый выходной, суицидник настаивал, что он свалился случайно, но никак не мог объяснить, зачем же он тогда снял ботинки и носки, я не видел его больше среди нас, возможно, он закончил свою карьеру докера тем же вечером.
никогда нельзя сказать наверняка, что терзает человека, даже самые пустяшные вещи могут превратиться в кошмар, когда вы впадаете в определенное состояние духа, а хуже всех забот/страхов/мучительной усталости – это нечто, что вы не можете объяснить, или понять, или даже обсудить, оно наваливается на вас и давит, как большой лист металла, и нет возможности его сбросить, даже за 25 баксов в час. я знаю, самоубийство? оно кажется совершенно непостижимым, пока вы сами о нем не задумаетесь, и совершенно необязательно принадлежать для этого к Союзу поэтов, однажды, когда я был помоложе и жил в дешевом мотеле, мне довелось соседствовать с одним мужиком постарше, из бывших заключенных, который работал чистильщиком автоматов для изготовления конфет, не самая вдохновляющая работенка, верно? как бы там ни было, иногда по вечерам мы квасили вместе, и он казался мне нормальным мужиком – сорокапятилетним ребенком, одиноким и спокойным, не озлобленным на все и вся. Лу – так его звали – бывший шахтер с ястребиным носом и огромными искалеченными руками, в обшарпанных ботинках, волосы не причесаны, и с дамами не так ловок, как я был – тогда, короче, он прогулял один рабочий день, потому что забухал, и повелители конфетоделательных машин его уволили, он пришел и сообщил мне об этом, я посоветовал ему не заморачиваться по этому поводу – любая работа просто-напросто сжирает у людей их драгоценное время, видно, моя доморощенная мудрость не произвела на него должного впечатления, и он удрученно ушел, через пару часов я постучался в его дверь, хотел стрельнуть курева, но Лу не отозвался, тогда я решил, что он просто напился, и толкнул дверь – она отворилась. Лу лежал на кровати, а газ наполнял комнату, я еще подумал тогда, что Южнокалифорнийская газовая компания и понятия не имеет, как много людей пользуется ее услугами, но как бы там ни было, я распахнул окна и перекрыл газ в калорифере и плитке – у него и нормальной плиты-то не было, – обыкновенный забулдыга, который потерял свою работу по уборке автоматов для изготовления конфет за то, что прогулял день, «босс сказал мне, что у него еще не было такого хорошего работника. Но все дело в том, что я прогулял слишком много – два дня за последний месяц, он ведь предупреждал меня, что если еще такое повторится, все – я вылетаю».
я подошел к кровати и потормошил Лу.
– эй, выкидыш безмозглый!
– а?
– ты, жертва аборта, еще такое сделаешь, и я тебе задницу порву на глазах у всего этого гнилого городишки!
– эй, Ски, да ведь ты мне жизнь спас! я теперь обязан тебе своей жизнью! ты спас ее!
чувака переклинило на этом «ты мне жизнь спас» так, что последующую пару недель нашего совместного запоя он ни о чем другом говорить уже не мог. уткнувшись своим орлиным шнобелем в плечо моей чувихи и накрыв своей огромной изуродованной рукой ее руку или, что хуже, ее коленку, он вопил: