Блондинка зарыдала громче, а у брюнетки, по-видимому, от такой новости пропал дар речи.
– В-врешь… – через минуту выдавила она, и ее глаза подернулись влагой.
– В дом возвращаться нельзя. Там чужие, – сообщил он. – Вам придется не сладко, если они вас сцапают.
– Чу… чужие?..
Казалось, до девушек не доходит смысл его слов. Они думали лишь о своем мучителе. Странные существа! Мужик избил их и запер в каменном мешке подыхать, а они плачут.
– Ты… убил его? – всхлипывала Тахме.
– К сожалению, нет. Я застал его и домоправительницу уже мертвыми.
– Она… тоже?..
– Да, – кивнул сыщик. – Вам повезло, что вы сидели тут. Выходит, вы обязаны мне жизнью.
Камера, в которой Плутон закрыл своих «чертовок», была тесной, темной и холодной. Он не бросил на пол даже драного тюфяка или какой-нибудь тряпки. Только в углу стояло ведро для отправления естественных нужд. Видимо, побег пленника не на шутку разозлил хозяина.
Лавров спросил у Хасы:
– Ты сможешь найти дорогу в овраг?
– Да, – неуверенно ответила та. – А это правда, что…
– Плутон мертв, – повторил он. – Его застрелили. Иначе как бы я спустился в подземелье и нашел вас?
Он не собирался признаваться, что заблудился. Быть спасителем куда приятнее, чем недотепой, который запутался в лабиринте коридоров.
– Надо идти, – поторопил он девушек. – Сюда могут спуститься чужие.
– Кто они?
– Не знаю. Полицейские или убийцы. Возможно, тот, кто прикончил вашего хозяина, был не один.
«Чертовки» промолчали. Сейчас они не были похожи на роковых красавиц и коварных соблазнительниц, и вызывали лишь сочувствие. Бледные, дрожащие, растерянные, босые, в одинаковых шелковых пижамах, разорванных и грязных.
– Как вы пойдете? – спохватился он, обратив внимание на их ноги.
– Рядом с пещерой есть гардеробная, – сообразила Тахме, которая раньше блондинки оправилась от потрясения. – Там наши костюмы. Надо взять что-нибудь.
Девушки хорошо ориентировались в этой части подземелья и быстро привели сыщика к гардеробной. Та была устроена в каменной нише, завешанной темной тканью под цвет стен.
– Я ее не заметил…
– Ты тут не проходил, – обронила Хаса, роясь в сундуке.
– Что это за монограмма на стенах, похожая на английскую букву?
– Указатель. Если у проема стоит такой знак, то поворачивать нельзя, – пояснила блондинка. – Надо идти туда, где знака нет.
– Это верно только для правой части подземелья, – вставила брюнетка. – В левой все наоборот.
– Хитро придумано. А что за погреб в кладовой? – допытывался Роман. – Через него можно спуститься сюда?
– Это не совсем погреб. Там лежат овощи, но на самом деле это ловушка. Едва ты становишься на предпоследнюю ступеньку лестницы, люк захлопывается.
– Я чуть было туда не сунулся.
– Тогда бы мы точно сдохли, – равнодушно констатировала Хаса. – Катакомбы поглощают все звуки. Кричи, не кричи, один черт. Наверху ни фига не слышно. И ты бы сдох, шпион.
– Я не шпион.
– Хозяин называл тебя шпионом. Ты следил за ним, а он этого не любит.
«Чертовки» выбрали себе большие шали, шаровары восточных одалисок и туфли.
– Идти на каблуках по лесу будет неудобно, – сказал Лавров. – Берите какие-нибудь тапочки.
– Мы пойдем пешком? – испугалась Тахме. – По лесу?
– Недалеко. Я оставил машину на проселке.
Он мысленно взмолился, чтобы Санта дождался его, как договаривались. Если великан отправился следом за ним, то…
– Надеюсь, водитель и машина на месте, – сказал он скорее себе, чем девушкам.
– Я пойду вперед, – предложила Хаса. – Дай мне фонарь.
Ему пришлось довериться ей, как он доверился в прошлый раз и не прогадал…
* * *
Поездка в Турцию к термальным источникам оставила неизгладимый след в моем сердце. Менат носил меня на руках… но и только. Мы оба знали, что наша взаимная страсть ничем не закончится.
– Нельзя, – говорил он, едва чувствовал опасную черту, которую мы не должны были переступать.
Это длящееся возбуждение никогда не утолится. Какое восхищение и какая мука это нескончаемое влечение! Какая томительная боль…
Наши дни и ночи летели быстрее ветра. Я перестала ощущать время. Я сама превратилась в минуты и часы. Менат убедился в моей преданности и предоставил мне свободу, которой я пользовалась без энтузиазма.
Он больше не запирал дверь и не уносил с собой ключи. Он оставлял меня одну, абсолютно спокойный и уверенный, что, вернувшись, застанет меня дома.
Я постигала состояние безусловного счастья, купалась в нем, перебирала его по капле, по песчинке, по зернышку… упивалась им, не подозревая, что ко мне приближаются страдания. Мне стало не хватать того, чего Менат не мог мне дать, чего нам не дано было пережить. Моя любовь исподволь обрастала разочарованием и недовольством. Мне уже мало было того, о чем я раньше и мечтать не смела.
Оказывается, человек жаден, ненасытен. Ему рано или поздно захочется большего. Если у него есть многое, он захочет еще и еще. Он готов будет разрушить то, к чему стремился и, наконец, получил, ради того, чего не пережил.
Однажды Менат особенно долго ласкал меня перед рассветом. Наши тела свивались, подобно змеям, а поцелуи стали короткими, словно укусы. Вдруг он резко отстранился, высвободился и сказал:
– Мы едем в Александрию. Завтра. Там все решится.
Он лег на спину и уставился в потолок. Я видела, как под ребрами бешено стучит его сердце. Он хотел того же, чего и я.
– Милый…
– Мы не можем себе позволить! – отрезал он.
– Почему?! – вырвалось у меня. – Давай забудем все, как просила Аменофис!.. Она понимала жизнь, как никто. Она…
– Она! Она! Она! – передразнил меня Менат. – Аменофис нет! Есть ты… и есть я.
– Но мы…
Он зажал мне рот ладонью, жесткой, неумолимой, как могильная плита.
– Молчи, Уну. Молчи и слушай. Завтра мы полетим в Египет. Александрия, столица Клеопатры, ждет нас. Это и есть Аль-Искандария, город, заложенный Александром Македонским. Его мостовые помнят тяжелую поступь легионов Цезаря и Марка Антония. Я покажу тебе Средиземное море и место, где когда-то возвышался Александрийский маяк…
Он говорил, а мне хотелось вырваться и убежать, куда глаза глядят. Меня совсем не тянуло в Аль-Искандарию. Я ничего не помнила об этом городе. Но он пугал меня.