Письмо было написано синей шариковой ручкой на линованном листке бумаги. На ощупь буквы казались неровными, словно шрифт Брайля. Должно быть, пишущий сильно нажимал на ручку, будто пытался выгравировать каждое слово на бумаге. В тексте не было ни абзацев, ни просветов, слова плотно жались друг к дружке.
Моя дорогая Сесилия, если ты читаешь это письмо, значит я уже мертв, – и хотя это выглядит чересчур манерно, но ведь все когда-нибудь умирают. Сейчас ты в больнице, с нашей новорожденной дочерью Изабель. Она родилась сегодня, рано утром. Она такая красивая, и крошечная, и беспомощная. Когда я впервые взял ее на руки, то понял, что никогда не испытывал ничего подобного. Я уже с ужасом думаю о том, что с ней может что-то произойти. И именно поэтому я должен это записать. Просто на случай, если что-то произойдет со мной, – по крайней мере, это я сделал. Я хотя бы попытался сделать все правильно. Я выпил пива. Возможно, я непонятно выражаюсь. Вероятно, я порву это письмо. Сесилия, я должен тебе признаться, что в семнадцать лет я убил Джейни Кроули. Если ее родители все еще живы, пожалуйста, передай им, что я сожалею и что это был несчастный случай. Это произошло неумышленно. Я вышел из себя. Мне было семнадцать, чертову идиоту. Не могу поверить, что это был я. Это кажется каким-то кошмаром. Кажется, такое можно совершить только под кайфом или пьяным, но нет. Я был абсолютно трезв. Я просто сорвался. У меня в мозгах что-то щелкнуло, как говорят эти тупые регбисты. Звучит так, будто я пытаюсь оправдаться, но я не ищу отговорок. Я совершил этот невообразимый поступок и не могу его объяснить. Я знаю, что ты думаешь, Сесилия, ведь для тебя все так четко делится на черное и белое. Ты думаешь: почему он не признался? Но ты же знаешь, почему я не мог пойти в тюрьму. Ты знаешь, что я не могу сидеть взаперти. Я понимаю, что трус. Именно поэтому я пытался покончить с собой, когда мне было восемнадцать, но мне не хватило духа довести дело до конца. Пожалуйста, передай Эду и Рейчел Кроули, что я не прожил ни дня, не вспомнив об их дочери. Скажи им, что все произошло быстро. Всего лишь за секунду до того Джейни смеялась. Она была счастлива до самого конца. Возможно, это звучит ужасно. Это и впрямь звучит ужасно. Не говори им этого. Это был несчастный случай, Сесилия. Джейни сказала мне, что влюблена в другого, а потом посмеялась надо мной. Вот и все, что она сделала. Я обезумел. Пожалуйста, передай Кроули, что я страшно сожалею, дальше некуда. Пожалуйста, скажи Эду Кроули: теперь, когда я сам стал отцом, я понимаю, чтó именно сделал. До сих пор эта вина грызла меня, словно опухоль, а теперь стало еще хуже. Прости, что взваливаю на тебя это бремя, но я знаю, ты достаточно сильная, чтобы выдержать. Я так люблю тебя и нашу дочь, ты подарила мне больше счастья, чем я заслуживал. Я не заслуживал ничего, а получил все.
Мне так жаль.
С любовью, Джон Пол
Прежде Сесилии казалось, ей уже случалось злиться, и не раз, но теперь она поняла, что даже не подозревала, как ощущается подлинный гнев. Раскаленная добела обжигающая чистота. Это было неистовое, безумное, чудесное чувство. Ей казалось, она может взлететь. Она могла перелететь через комнату, словно демон, и расцарапать лицо Джона Пола в кровь.
– Это правда? – спросила она.
Ее разочаровал звук собственного голоса. Он был слабым. Не было заметно, что он исходит от человека, озверевшего от гнева.
– Это правда? – повторила она тверже.
Сесилия в этом не сомневалась, но всепоглощающее нежелание признавать правду вынудило ее задать вопрос. Ей хотелось умолять, чтобы суровую истину кто-нибудь отменил.
– Прости, – отозвался он.
Его глаза налились кровью и вращались, как у испуганной лошади.
– Но ты бы никогда, – выговорила Сесилия. – Ты бы не стал. Ты бы не смог.
– Я не могу это объяснить.
– Ты даже не знал Джейни Кроули, – выпалила она, но исправилась: – Я даже не догадывалась, что ты ее знал. Ты никогда о ней не говорил.
При упоминании Джейни Джона Пола заметно затрясло. Он вцепился в края дверной рамы. Вид его дрожи поразил ее даже сильнее, чем написанные им слова.
– Если бы ты умер, – начала она. – Если бы ты умер и я нашла это письмо…
Она осеклась. Гнев мешал ей дышать.
– Как ты мог попросту взвалить это на меня? Поручить мне такое? Ожидать, что я объявлюсь на пороге у Рейчел Кроули и расскажу ей о… об… этом?
Сесилия встала, закрыла лицо ладонями и закружила по комнате. Без особого интереса она отметила, что обнажена: ее футболка осталась где-то в ногах постели после того, как они занимались сексом, и она не потрудилась ее найти.
– Я сегодня подвозила Рейчел домой! Я подвозила ее домой! И разговаривала с ней о Джейни! Я так гордилась тем, что поделилась с ней воспоминанием, которое у меня осталось о Джейни, а все это время здесь лежало это письмо. – Она убрала руки от лица и посмотрела на мужа. – Джон Пол, а что, если бы его нашел кто-то из девочек? – Эта мысль только сейчас пришла ей в голову. И оказалась такой весомой, такой чудовищной, что Сесилия не смогла не повторить этих слов. – Что, если бы его нашел кто-то из девочек?
– Я понимаю, – прошептал Джон Пол, зашел в кабинет, встал спиной к стене и поднял на жену такой взгляд, словно видел перед собой расстрельную команду. – Прости.
На ее глазах его ноги подкосились, он соскользнул по стене и сел на ковер.
– Зачем тебе понадобилось это писать? – спросила она, приподняв письмо за уголок и снова уронив его. – Как ты мог перенести нечто подобное на бумагу?
– Я слишком много выпил, а потом на следующий день пытался его найти, чтобы порвать, – объяснил он, взглянув на нее полными слез глазами. – Но я потерял его. Я едва не рехнулся, пока искал. Должно быть, как раз заполнял налоговую декларацию и оно затесалось среди документов. Мне казалось, я посмотрел…
– Хватит! – крикнула Сесилия.
Она не могла вынести звучавшего в его голосе привычного безысходного удивления из-за того, как вещи склонны теряться, а потом находиться снова. Как будто это письмо было чем-то совершенно обыденным, вроде неоплаченного счета за автомобильную страховку.
Джон Пол прижал палец к губам.
– Ты разбудишь девочек, – робко напомнил он.
Ее мутило от его волнения.
«Будь мужиком! – хотелось завизжать ей. – Прогони это. Избавь меня от этой пакости!»
Это была омерзительная, уродливая, жуткая тварь, которую он должен был уничтожить. Невероятно тяжелый ящик, который он должен был забрать из ее рук. А он не делал ничегошеньки.
– Папочка! – разнесся по коридору тоненький голосок.
Это была Полли, ей всегда спалось хуже всех в семье. И она постоянно звала отца. Сесилия ей не годилась. Только отец мог прогнать чудовищ. Только ее отец. Ее отец, убивший семнадцатилетнюю девочку. Ее отец, который сам был чудовищем. Ее отец, который все эти годы хранил в душе гибельный, неописуемый секрет. Сесилия как будто не вполне осознавала все это до самого нынешнего мгновения.