— Ты еще и половины не знаешь. — Тут голос его сделался сердечным и целеустремленным. — А теперь я хочу заставить этих парней сплотиться и хорошенько поработать. Ты должен сказать им, что нам надо держаться вместе — иначе утонем.
— Утонем? — переспросил я.
Лоттерман выразительно кивнул.
— Отлично соображаешь.
— Что ж, — медленно заговорил я. — Предложение не из приятных. Что, по-вашему, скажет Сала, если я выйду и скажу ему, что нам надо выплыть или утонуть вместе с «Дейли Ньюс»? — Я поколебался. — А Шварц, а Вандервиц — или даже Моберг?
Лоттерман воззрился на свой стол.
— Верно, — отозвался он. — Думаю, все они дадут деру — как Сегарра. — Он треснул кулаком по столу. — Этот скользкий извращенец! Ведь он не просто сбежал — он об этом на весь Сан-Хуан растрезвонил! Разные люди то и дело говорят мне, что слышали, якобы газета — банкрот. Вот почему мне пришлось в Майами отправиться. В этом городке я и цента занять не смогу. Так меня эта сладкоречивая ящерица затрахала.
Меня так и подмывало спросить его, чего ради он вообще нанял Сегарру или почему он выпускает третьеразрядную газету, когда мог бы по крайней мере попробовать выпускать хорошую. И тут я вдруг понял, что до смерти устал от Лоттермана; он был мудозвоном и даже сам этого не знал, Лоттерман вечно болтал про Свободу Прессы и Продолжение Выпуска Газеты, но будь у него миллион долларов и вся свобода в мире, он все равно издавал бы никчемную газетенку, потому что у него элементарно не хватало ума издавать хорошую. Он просто был еще одним шумным мудаком в бесчисленном легионе прочих мудаков, что маршируют под знаменами людей больших и достойных. Свобода, Истина, Честь — достаточно потрещать сотней подобных слов, и за каждым соберется тысяча мудаков, помпезных хмырей, которые одну руку тянут к знамени, а другую под стол. Я встал.
— Знаете, Эд, — произнес я, впервые обращаясь к нему по имени, — пожалуй, я уволюсь.
Он взглянул на меня, и лицо его лишилось выражения.
— Да, — кивнул я. — В понедельник я вернусь за чеком, а потом, наверное, немного отдохну.
Тут Лоттерман выпрыгнул из кресла и подскочил ко мне.
— Ты, дешевый сукин сын из вонючей интеллектуальной элиты! — завопил он. — Видит Бог, я слишком долго терпел твою заносчивость! — Он толкнул меня к двери. — Ты уволен! — продолжил он орать, переходя на свинячий визг. — Убирайся из конторы, пока я тебя не посадил! — Он вытолкал меня в отдел новостей, затем вернулся в свой кабинет и от души грохнул дверью.
Я прошел к своему столу и рассмеялся, когда Сала спросил меня, что случилось.
— Старик совсем из ума выжил, — ответил я. — Я сказал ему, что увольняюсь, а он взбеленился.
— Что ж, — сказал Сала. — Все так и так кончено. Он пообещал мне месячное жалованье, если я стану всем говорить, будто он уволил Сегарру из-за того, что тот педераст. Пообещал, что выплатит из собственного кармана, — даже если Стейн не справится.
— Вот гад! — возмутился я. — Мне он даже цента не предложил. — Я рассмеялся. — Хотя подтекстом звучало, будто он готов дать мне работу Сегарры — до понедельника.
— Ага, в понедельник все решится, — подхватил Сала. — Если Лоттерман хочет выпускать газету, ему придется нам заплатить. — Он покачал головой. — Хотя я сомневаюсь, что он это сделает, — думаю, он Стейну продался.
Тут он фыркнул.
— И что мы имеем? Если он не сможет заплатить персоналу, ему конец — независимо от того, что он там хочет. В одном я твердо уверен — он будет выпускать самую серую газету в Западном полушарии, если в понедельник я не получу свой чек. Завтра утром я сюда приду и очищу всю фотолабораторию — девяносто девять процентов того барахла все равно мои.
— Да, черт возьми, — откликнулся я. — Придержи это в качестве выкупа. — Тут я ухмыльнулся. — Хотя, если Лоттерман нажмет, тебя свинтят за крупную кражу. Он даже может припомнить твой тысячедолларовый залог.
Сала покачал головой.
— Черт, все время об этом забываю. Как думаешь, он правда его выплатил?
— Не знаю, — сказал я. — Пожалуй, есть шанс, что он получил его назад, но мне бы страшно не хотелось на это рассчитывать.
— А, черт с ним, — махнул рукой Сала. — Давай к Элу закатимся.
Вечер был душный и жаркий, и мне безумно хотелось нажраться. Мы час с лишним сидели в патио, в темпе вальса употребляя ром, когда туда с ревом ворвался Донован. Он весь день провел на турнире по гольфу и только теперь узнал новости.
— Мать твою за ногу! — орал он. — Я вернулся в газету, а там никого, кроме Шварца, который скоро себе жопу на работе сотрет! — Он рухнул на стул. — Что случилось — нам кранты?
— Угу, — буркнул я. — Особенно тебе.
Донован с серьезным видом кивнул.
— У меня там по-прежнему крайний срок, — сказал он. — Я должен закончить с отделом спорта. — Он направился на улицу. — Вернусь через час, — пообещал он нам. — Мне бы только заметку про гольф сделать. Черт с ним, с остальным, — поставлю комикс на всю страницу.
Мы с Салой продолжали пить, а когда Донован вернулся, еще увеличили темп. К полуночи мы совсем оборзели, и я задумался про Шено. Я думал о ней еще примерно час, а потом встал и сказал, что еду домой.
По пути я остановился в Кондадо и купил бутылку рома. Когда я вошел в квартиру, Шено все в той же рубашке сидела на кровати и читала «Сердце тьмы».
Я захлопнул дверь и прошел на кухню смешать себе выпивку.
— Очнись и подумай о будущем, — бросил я через плечо. — Сегодня я подал в отставку и через пару минут был уволен.
Шено подняла взгляд и улыбнулась.
— Больше не будет денег?
— Ничего больше не будет, — ответил я, наполняя два бокала ромом. — Я уезжаю. Устал я от всего этого.
— Устал от чего? — спросила она.
Я принес один из бокалов к кровати.
— Вот, — сказал я. — В частности, от этого. — Я сунул бокал ей в ладонь, затем подошел к окну и выглянул на улицу. — А главное, — продолжил я, — я устал быть дерьмом — рыбой-прилипалой в человечьем обличье. — Я усмехнулся. — Знаешь про рыбу-прилипалу?
Шено помотала головой.
— У нее на брюхе такие махонькие присоски, — объяснил я. — И она цепляется к акуле. Когда у акулы бывает славная трапеза, прилипала питается объедками.
Она хихикнула и глотнула рома.
— Не смейся, — рявкнул я. — Ты тут наглядная демонстрация — сначала с Йемоном, потом со мной. — Гнусно было так говорить, но я разбушевался и готов был на все наплевать. — Будь оно все проклято! — добавил я. — И я не лучше. Если бы кто-то подошел ко мне и спросил: «Скажите, мистер Кемп, так какая у вас все-таки профессия?», я бы ответил: «Видите ли, я плаваю в мутной воде, пока не найду что-нибудь достаточно крупное и подлое, чтобы туда присосаться, — хорошего, знаете ли, добытчика, что-то с большими зубами и маленьким брюхом». — Я расхохотался. — Хорошая прилипала именно такую комбинацию ищет. Главное, чтобы брюхо поменьше.