По пути в редакцию с полным карманом заметок остановиться у одного из ресторанчиков прямо на пляже ради толстого гамбургера с пивом; сидя в тени, читать газеты и размышлять над безумием новостей — или откинуться на спинку стула, похотливо ухмыляясь по поводу завернутых в яркие ткани задниц и грудей, прикидывая, на скольких до конца недели еще удастся наложить лапы.

Такими бывали славные утренние часы, когда солнце было горячим, а воздух — прохладным и многообещающим, когда Реальный Бизнес казался на самой грани зарождения, и я чувствовал, что если двинусь чуть-чуть быстрее, то успею поймать то яркое и ускользающее, что всегда самую малость впереди.

Затем наступал полдень, и утро увядало, как полузабытое сновидение. Пот становился сущим мучением, и остаток дня был загажен мертвыми останками всего того, что могло случиться, но не выдержало пекла. Когда солнце достаточно разогревалось, оно выжигало все иллюзии, и я видел Пуэрто-Рико в его подлинном свете — дешевым, унылым и показным. Ничего хорошего там в принципе не ожидалось.

Порой в сумерки, когда ты старался расслабиться и не думать про общий застой, Мусорное Божество собирало пригоршню тех приглушенных утренних надежд и болтало ими где-то у самого порога досягаемости; качаясь на ветру, они звучали как нежные стеклянные колокольца, напоминая о том, за что ты никогда толком не хватался и уже никогда не ухватишься. Единственным способом отбросить этот дурманящий образ было болтаться где-то до темноты и травить призраков ромом. Зачастую проще было не дожидаться сумерек, и тогда пьянство начиналось в полдень. Припоминаю, это не очень помогало, если не считать того, что день таким образом проходил чуть быстрее.

Грезы резко рассеялись, когда я повернул за угол на Калле-О'Лири и увидел машину Салы, припаркованную прямо у двери Эла, а рядом — мотороллер Йемона. День мгновенно скис, и меня охватила какая-то паника. Я проехал мимо Эла без остановки и все смотрел прямо перед собой, пока не свернул вниз с холма. Затем я еще какое-то время поездил, пытаясь все обдумать, но вне зависимости от разумности своих выводов все равно чувствовал себя гадиной. Не то чтобы я не казался себе совершенно правым и ни в чем таком не виноватым, — я просто физически не мог заставить себя туда войти и сесть за столик напротив Йемона. Чем больше я об этом думал, тем хуже мне становилось. «Повесь на шею табличку, — пробормотал я себе под нос: „П. Кемп, Пьяный Журналист, Прилипала и Гадина — часы приема от полудня до рассвета, понедельник выходной“».

Кружа по Пласа-Колон, я вдруг оказался зажат вслед за грузовиком торговца фруктами — и свирепо ему засигналил.

— Ты, нацист вонючий! — заорал я. — Прочь с дороги!

Настроение окончательно портилось, и даже чувство юмора ускользало. Пора было убираться с улиц.

Я отправился в «Кондадо-Бич-Клуб», где сгорбился над большим стеклянным столом на крыше под красно-сине-желтым зонтиком от солнца. Следующие несколько часов я провел за чтением «Негра с „Нарцисса“», а также за заметками к рассказу о расцвете и упадке «Сан-Хуан Дейли Ньюс». Я чувствовал себя донельзя хитроумным, однако после прочтения предисловия Конрада так перепугался, что забросил все надежды на то, что когда-нибудь стану чем-то, кроме неудачника.

Но только не сегодня, подумал я затем. Сегодня все будет по-другому. Сегодня мы загуляем. Устроим пикник. Раздобудем шампанского. Возьмем Шено на пляж и предадимся дикости. Настроение мгновенно переменилось. Я подозвал официанта и заказал два комплекта для пикника с манго и омарами.

Когда я вернулся в квартиру, выяснилось, что Шено ушла. Не было там никаких ее признаков, никакой ее одежды в шкафу. Зато в достатке там было зловещей тишины и холодной опустошенности.

Затем я заметил в пишущей машинке записку — несколько строк на почтовой бумаге «Дейли Ньюс» с ярко-розовым отпечатком напомаженных губ над моим именем.

Дорогой Пол!

Я больше так не могу. Мой самолет улетает в шесть. Ты меня любишь. Мы сердечные друзья. Мы будем пить ром и танцевать нагишом. Прилетай увидеться со мной в Нью-Йорке. У меня для тебя будет несколько сюрпризов.

С любовью, Шено.

Быстро глянув на часы, я увидел, что уже шесть пятнадцать. Поздно ловить ее в аэропорту. А, ладно, подумал я. Увижусь с ней в Нью-Йорке.

Сидя на кровати, я пил из горла шампанское. Затем накатила меланхолия, и я решил искупаться. Я доехал до Луисы-Алдеи, где пляж был совсем безлюден.

Прибой был высок, и, сбросив одежду и направляясь к воде, я испытывал смешанное чувство страха и рвения. Когда большая волна покатилась вспять, я нырнул и позволил ей засосать себя в море. Считанные секунды спустя меня выбросило обратно к пляжу на самом гребне другой мощной волны, что несла меня вперед подобно торпеде. Затем она раскрутила меня, словно дохлую рыбину, и припечатала к песку так крепко, что спина еще несколько дней болела.

Я держался сколько мог, катаясь на прибое и дожидаясь, пока следующая большая волна выбросит меня обратно на берег.

Когда я закончил, уже стемнело и повылезали мириады сикарах — микроскопических незримых комариков. Ковыляя к машине, я чувствовал вкус крови во рту.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Понедельник был решающим днем, и не успел я толком проснуться, как почувствовал напряжение. Я опять проспал, и был уже полдень. После торопливого завтрака я поспешил прямо в редакцию.

Когда я туда добрался, то обнаружил на лестнице Моберга. Он вдумчиво читал прикнопленную к двери записку. Записка была длинная и путаная, а по существу там говорилось, что газета продана лицу, управляющему имуществом несостоятельного должника, и что все претензии к прежним владельцам будут надлежащим образом рассмотрены «Стейн Энтерпрайзис» из Майами, что в штате Флорида.

Закончив читать, Моберг повернулся ко мне.

— Так нечестно, — заключил он. — Мы должны вломиться и вынести оттуда все, что не приколочено. Мне нужны деньги — у меня всего десять долларов. — Прежде чем я смог его остановить, он ударом ноги вышиб из двери стекло. — Пошли, — сказал он, пролезая в дыру. — Я знаю, где он мелкую наличность держит.

Тут затрезвонил звонок, и я потащил Моберга назад.

— Ты, псих ненормальный, — пробормотал я. — Из-за тебя сигнализация сработала. Надо поскорее отсюда сваливать, пока полиция не явилась.

Мы поехали к Элу и нашли там всю нашу компанию. Сгрудившись вокруг большого стола в патио, журналисты лихорадочно обсуждали ситуацию. Моросящий дождик вынудил их сдвинуться так плотно, словно они замышляли как минимум убийство Лоттермана.

— Вот свинья, — возмутился Моберг. — Он мог бы нам в пятницу заплатить. У него куча денег — я сам видел.

Сала рассмеялся.

— У Гитлера тоже была куча денег, но он никогда по счетам не платил.

Шварц грустно покачал головой.

— Хотел бы я пробраться в редакцию. Мне нужно несколько звонков сделать. — Он многозначительно кивнул. — Международных звонков — в Париж, к примеру. А еще в Кению и Токио.