- Вот ты как, зёма... - Черкасов поднялся, сунул руки в карманы и склонил голову набок. - Что-то рановато ты таким правильным стал! Мне-то домой через пару месяцев, я почти свободный гражданин. А тебе год ещё куковать. Да и потом... - Черкасов сплюнул под ноги. - Вот такие как ты, правильные особо, и не дают жить нам нормально. По-человечески...
- Кому «нам"-то? - угрюмо спросил Нечаев.
- «Кому-кому»! Кого вот это всё уже заебало! - Черкасов обвёл рукой подсобные строения. - Вся эта канитель! Это нельзя, это не положено, за это в тюрьму, а эа это вообще пиздец! Тебе-то хули, ты родился в этом... Тебе что в колхозе, что в армии, без разницы. Вон тут у тебя казарма да коровник, и на гражданке ведь то же самое будет. Тут у тебя командир, там у тебя председатель!.. Для тебя ведь армия вроде турпоездки... А так бы всю жизнь свою и просидел в своём Мухосранске! Не так, что ли? И знаешь, что хуже всего? Сказать? Я скажу! Хуже всего то, что таким, как ты, другого и не надо! Шаг в сторону сделать! Человеком побыть! Короче, я тут распинаться перед тобой не буду.. Не хочешь, так я сам пойду. Хочешь - пошли со мной!...
Резко развернувшись, арестант, не вынимая рук из карманов, направился в сторону теплиц.
Несколько секунд Нечаев вглядывался в его широкую, удаляющуюся спину, затем, сдвигая подсумок, крикнул, царапая жёское нёбо сухим языком:
- Стой!
Нечаев оттянул брезентовый край подсумка и пальцами коснулся тёплого ребристого металла.
Черкасов, не оборачиваясь, помахал рукой.
До боли закусив нижнюю губу, Нечаев судорожно огляделся. В окошке домика мелькнуло и скрылось лицо чумахода. У самой стены курятника, в узкой полосе тени, возилось несколько тощих и грязных кур. Больше вокруг не было ни души.
- Сука ты... - едва слышно прошептал сам себе ефрейтор, и закрыв подсумок, торопливо побежал к забору.
Черкасов, наклонясь, раздвигал огромные и жёсткие листья лопухов, открывая треугольной формы пролом в нижней части бетонной плиты. В правой части лаза, отогнутая в сторону, виднелась ржавая арматурина.
Подняв голову на топот, Черкасов посерьёзнел лицом и прищурился. Одобрительно кивнул:
- Давно бы так. Ты вообще, держись меня рядом, пока я здесь. Жизни научу. Глядишь, человеком станешь. Ну, полезли, что ли?..
Черкасов улёгся на спину, ухватился руками за неровный край, и подтянувшись, помогая себе ногами, протиснулся в маловатую для него дыру.
- Давай, зёма! Суй своё весло и следом лезь! - раздался из-за забора его голос.
Нечаев усмехнулся, вспомнив слова начкара, сдвинул подсумок на живот, положил автомат у лаза, лёг на тёплую землю, и, по примеру Черкасова, вытянул себя за ограждение. Быстро присел на корточки, запустил руку в пролом и рывковм вытащил автомат. Лишь после этого встал и огляделся, отряхиваясь от пыли.
От забора части начинался пологий спуск к низинке, поросшей небольшим березняком. Черкасов уже спускался, оставляя за собой полосу слегка примятой травы. Ефрейтор скорым шагом, воодружая автомат и подсумок на место, догнал его и солдаты пошли молча рядом, отмахиваясь от увязавшегося за ними роя мелких суетливых мушек. Невысокая, выгоревшая трава тёрлась с шуршанием об их сапоги. Изредка из под самых ног выпрыгивали коричневые кузнечики.
«А насрать!..» - равнодушно и сонно подумал Нечаев, разглядывая приближающиеся тонкие и редкие стволы берёзок.
В рощице было светло и душно. Солнце пробивало жидкие кроны насквозь, и тени практически не было. Слабо шевелясь в полуденной дрёме, листва сухо шелестела где-то в самых вершинах кривоватых берёз. Пахло сухой корой и отчего-то багульником. Трава была чуть посвежее, чем на склоне.
Миновали неглубокий овраг с поросшей травой старой свалкой на его дне. Среди расступившихся деревьев блеснула водная гладь. Дохнуло прохладой.
- Вот оно... - выдохнул Черкасов, стягивая китель. Барс на его плече блаженно зажмурился.
Убыстрив шаги, солдаты вскоре оказались на пологом, чуть размытом у кромки берегу. Там, на другой стороне, метрах в двухстах, начинался уже густой, смешанный лес, вплотную подходяший к воде. Здесь же росли мелкие можжевеловые кусты и чуть правее - выступающие далеко по всей отмели заросли камышей.
Черкасов скинул пыльные сапоги, вытряхнув из них на траву серые, с влажными полосами пота портянки. Снял брюки, небрежно скомкал и кинул в сторону уже валявшейся рядом с сапогами гимнастёрки. Потянулся, повращал плечами и улыбнулся Нечаеву:
- Раздевайся, чего ты, зёма?..
Нечаев покачал головой:
- Ты давай, только быстро, ладно?.. Я тут подожду. И пойдём. А то узнают...
- Да брось ты, земель! Не парься зря... Когда ещё покупаешься!.. Небось, не часто лазил-то сюда?
- Был я здесь, с Котовым. Ну, разводящий который...
- С Котярой? - удивился Черкасов. - Это с этим жопником ты в самоход лазил? Ну ты, брат, даёшь! Растёшь просто в моих глазах! А с виду тихоня такой... Или придуряешься?.. Ну, полезли, чего ты...
С этими словами Черкасов встал на изготовку, как спортсмен-бегун, и завопив что-то залихватское, стремительно вбежал в воду, подняв огромные веера брызг. Добежав до конца отмели, нырнул в темноватую воду, скрылся на несколько секунд, затем, громко фыркнув, появился на поверхности, перевернулся на спину и энергично загребая, поплыл уверенно, быстро.
«Не убежит же он в одних трусах», - подумал Нечаев, глядя на расходящиеся по сторонам волны, ломающие и дробящие солнечные блики.
У самого берега в воде колыхались тёмные листья и мелкие палочки. Потревоженные водомерки резкими перебежками сновали среди мусора.
Ефрейтор опустился на землю, зажав автомат между колен. Изумрудным зигзагом, на мгновение лишь зависнув над блестящим острием штыка, промелькнула большая стрекоза.
- Ой, бля! Зёма! Теряешь много! - раздался крик Черкасова уже почти с середины озера.
Ефрейтор прикрыл глаза.
Под веками, среди красных всполохов, плавали чёрные точки и запятые. Соединяясь и разбегаясь, они образовывали причудливые, как в калейдоскопе, картины. Неожиданно Нечаев увидел лицо мамы. Смотря строго и чуть нахмурясь, мама что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Потом появился отец, рубящий дрова, Наташка, уехавшая после восьмого поступать в город, ребята со школы, станция и «пятачок» у остановки, где вечерами собирались, Красная площадь, не раз по телевизору виденная и загадочные, чумовые девки, бегущие плотной толпой по не менее загадочному Невскому...
- Закемарил, что ли, зёма?
Нечаев, разлепляя веки, вскинул голову.
В шаге от него, прыгая на одной ноге, вытряхивал воду из уха Черкасов.
Взглянув на часы, ефрейтор понял, что минут десять он проспал сидя, оперевшись на автомат.