Они начали вспоминать знаменитых фальсификаторов. Эмиля Шуффенеккера, француза, соученика Гогена, который взял на себя труд завершить неоконченные полотна Сезанна. Густава Тигеса, у которого была целая мастерская подделок в Мюнхене в начале века. Ателье Франсуа Милле в Лионе — Виктор был хорошо знаком с его продукцией. Милле, внук знаменитого пейзажиста, в тридцатые годы наладил производство пастишей картин деда. Когда Виктор ещё работал у Тугласа, к ним дважды попадали такие подделки, и Туглас был вынужден открыть глаза доверчивым владельцам.
— Ирония судьбы, — сказал Георг, — но ведь это именно ты обнаружил, что Герингу продали подделку Вермеера.
— Кисти теперь уже знаменитого на весь мир Ван Мегерена.
— Ты сразу это заметил, а эксперты возились с картиной несколько лет, и так ничего бы и не обнаружили, если бы Ван Мегерен сам не раскрыл обман. К сожалению, мне кажется, это время уже прошло. Сегодня шансы на удачу куда меньше. Разработаны новые методы анализа… изучают даже следы пыли в кракелюрах. Пыль бывает старой и новой… попалась современная пыль — и пишите письма.
— Но такие методы применяют, только когда есть веские основания подозревать подделку… — Виктор беспокойно прошёлся по мастерской. — А что касается рентгена, есть много способов…
— Вот ты-то их и разработаешь!
— Туглас меня много чему научил. Это верно, что на рентгене виден подмалёвок, особенно если он содержит свинцовые белила. Но след свинцовых белил удаётся замаскировать солями тяжёлых металлов, так что можно писать по старому полотну… — Он остановился перед конным портретом дворянина. — Вот, например, работа относительно малоизвестного художника. Но каким бы он ни был малоизвестным, всё равно — это холст семнадцатого века. Но весьма скромными средствами его можно превратить в полотно… ну, скажем, Ван Дейка, и на рентгене никто ничего не увидит.
— Доселе неизвестного Ван Дейка будут изучать года два, не меньше.
— Я просто для примера…
Георг огляделся — мастерская была уставлена работами скандинавских художников, ожидающих очереди на реставрацию.
— Я уже сказал — хочу на легальный рынок. Настоящие деньги только там. Мог бы ты скопировать, допустим, вот это?
Он показал на маленькую картину маслом в углу, изображающую собаку с врождёнными уродствами.
— Это Эренштраль. Принадлежит коллекционеру из Гётеборга. Могу сделать копию, которую даже я не в силах буду отличить от оригинала.
— Как это?
— Напишу на старом холсте, разотру краски по старым рецептам. Обратная сторона не менее важна, чем лицевая. У старых холстов, во-первых, нет апертур, во-вторых, тогда не пользовались крахмалом…
— И где ты возьмёшь такой холст?
— Туглас оставил несколько дюжин старых полотен. Работы забытых деревенских любителей… когда предстояла ответственная реставрация, он сначала пробовал на них.
Весь этот разговор напомнил Виктору их беседы в лавке на Горманнштрассе много лет назад.
— Вот оно что… Но почему бы тогда не подменить оригинал на копию? Пусть в музеях и у собирателей останутся копии — им же не придёт в голову проверять их подлинность?
— Во-первых, как мы объясним покупателю, что на рынке есть дубликат картины? Во-вторых, если мы наплюём на объяснения, то вынуждены будем продавать скупщикам краденого за десятую часть цены — а это не стоит трудов. И наконец, в-третьих, если я буду с тобой работать, я даже не подумаю рисковать своей репутацией реставратора и эксперта. Я не стану обманывать заказчиков, наоборот, я им буду помогать.
— Разоблачать подделки?
— Хотя бы! И помогать покупать искусство за рубежом — по разумным ценам… Подлинного Менцеля, к примеру, — сказал Виктор с нажимом.
Георг широко улыбнулся:
— Я тебя понял. И подлинного Эренштраля для некоего торговца картин в Германии — по старым рецептам, на старом холсте. Мне почему-то с трудом в это верится… впрочем, попробуй переубедить.
Написать что-то на старинном второразрядном полотне и создать «вновь открытую» работу мастера Виктору было не так уж трудно, был бы подходящий мотив. Проблема была в другом — красочный слой при этом станет неестественно толстым. Новые краски проникают вглубь и действуют на подмалёвок — во-первых, могут появиться смещения в структуре, а во-вторых, живопись может потерять стабильность, поскольку старый красочный слой никуда не делся. Можно, конечно, попытаться снять старые краски пемзой. Это потребует ангельского (или дьявольского?) терпения, потому что всегда есть опасность повредить сам холст, и огромного труда — шлифовать и шлифовать, как краснодеревщик, наждачной шкуркой с постепенно уменьшающимся зерном… но может оказаться, что игра стоит свеч.
— А нельзя ли отмыть холст? — спросил Георг, выслушав его объяснения. — Щёлочью или каким-нибудь моющим средством?
— Нет, нельзя, потому что по закону капилляров растворители образуют тонкий слой на поверхности, и это легко разглядеть с обычной лупой.
Виктор решил попробовать разные методы и начал работать одновременно с несколькими полотнами. На двух повреждённых картинах в стиле барокко из запасов Тугласа, написанных какими-то неизвестными деревенскими художниками, он воспроизвёл новый мотив в стиле Эренштраля, прямо рядом со старым.
— А что делать с подписью? — спросил Георг. — Давай представим, что мы решили поставить имя Эренштраля.
— Счистить старую, зашпатлевать, загрунтовать и расписаться.
— А почему не просто закрасить?
— Потеряем баланс. Лучше записать старую подпись листвой или каким-нибудь орнаментом, а имя Эренштраля поставить в другом месте. Может быть, даже на обороте.
— Ты говоришь как-то не очень убеждённо.
— Потому что это может вызвать подозрения. У меня бы вызвало. Лучше всего процарапать новую подпись иглой…
— И проткнуть полотно… это, по-моему, вредительство…
— …а потом нанести краску мастихином. Новое имя как бы погружается в полотно четырёхсотлетней давности и не смешивается с окружающими красками. Ещё надо повозиться — убрать старый лак и нанести новый.
Георг открыл было рот, но Виктор его опередил:
— Знаю, знаю, что ты думаешь — а почему бы не купить похожего на Эренштраля художника, поменять подпись — и бац! Цена возрастает вдесятеро, и мы экономим кучу времени и работы. Но так не годится. Мы собираемся продавать картины знатокам — крупным коллекционерам или музеям. Работа должна быть идеальной… более чем идеальной. Не должно остаться ни одного вопросительного знака. Короче говоря, такие понятия, как «оригинал» и «подделка», должны потерять всякое значение.
Виктор выбрал для дебюта именно Эренштраля по нескольким причинам. Старый придворный художник был известен за границей, но не в первых рядах, поэтому настоящих экспертов по его творчеству было очень мало. Для основательной экспертизы, пояснил Георгу Виктор, покупатель всё равно будет вынужден привлекать шведских специалистов, а скорее всего, именно его, Виктора, поскольку он считался главным знатоком Эренштраля. Далее, Эренштраль родился в Германии, так что можно рассчитывать на определённую историческую сентиментальность у коллекционеров. Цены на его картины не запредельные, это тоже оказывает на коллекционеров умиротворяющее действие. И конечно, важно и то, что большинство оригиналов, из тех, что они собирались копировать, находятся в его мастерской — или недавно здесь побывали… С течением лет он узнал о старом живописце всё. Он изучил его технику импасто [161] и мазок в мельчайших деталях. Они с Тугласом делали рентгеновские снимки полотен, выявляя подмалёвок, изучали эмульсии и состав пигментов, какие кисти Эренштраль использовал, какие холсты, как делал рамы, как смешивал краски. Он понял, как менялся с годами стиль мастера, знал его слабости, изучил все возможные каталоги… Одним словом, если и был кто-то, кому по силам было бы сделать совершенную копию Эренштраля, имя этого человека было Виктор Кунцельманн.