- Знаете ли вы, что ошиблись и его поимка уже не имеет никакого значения.
В эту секунду из дамской комнаты с визгом выскочили полдюжины женщин, в отчаянии прижимая юбки к ногам.
- Он там! - крикнул кто-то, и вся толпа в нерешительности остановилась перед табличкой «Для дам». Я первым пересек невидимый барьер и вошел в священные врата. Элджернон сидел на раковине, рассматривая свое отражение в зеркале.
- Пойдем, - сказал я. - Я тебя не брошу. - Он позволил мне взять себя и посадить в карман пиджака. - Сиди тихо, я сам тебя выну.
Тут ворвались другие. На их физиономиях было написано, что они ожидают встретить здесь толпу вопящих обнаженных леди. В самый разгар поисков я вышел в коридор и услышал голос Барта:
- Тут дырка для вентиляции. Может, он шмыгнул туда?
- Посмотри, куда она ведет, - сказал Штраус.
- Беги на второй этаж, - сказал Немур Штраусу, - а я спущусь в подвал.
Силы разделились. Я последовал за батальоном, ведомым Штраусом, на второй этаж, где все занялись поисками выхода вентиляции. Когда Штраус и Уайт повернули направо в коридор В, я повернул налево, в коридор Б, и на лифте поднялся в свою комнату.
Закрыв за собой дверь, я легонько похлопал по карману. Розовый носик и белые усы высунулись наружу.
- Уложу вещи и смоемся отсюда. Только ты и я. Парочка доморощенных гениев ударяется в бега.
Посыльный отнес чемодан и магнитофон в такси. Я заплатил по счету и вышел на улицу. Объект охоты уютно устроился в теплом кармане. Обратный билет в Нью-Йорк у меня уже был, оставалось только проставить дату.
Я не вернусь в свою убогую комнатушку. Поживу немного в отеле и подыщу маленькую квартирку поближе к Таймс-сквер.
Я диктую это и чувствую себя несравненно лучше, чем раньше, хотя и плохо понимаю, что делаю на борту самолета с Элджерноном, сидящим под креслом в обувной коробке. Нельзя впадать в панику. Ошибка Немура не обязательно должна быть серьезной. Просто все вдруг стало таким неопределенным… Но что же делать?
Первым делом найду родителей. И поскорее. Может, у меня значительно меньше времени, чем мне казалось…
15 июня.
Наше бегство из Чикаго стало настоящим подарком для бульварных газет. «Дейли пресс» поместила на второй странице мою старую фотографию и рисунок белого мышонка. Заголовок гласил: «Идиот-гений и мышь безумствуют». Немуру и Штраусу приписали слова, что в последнее время я находился в постоянном напряжении, но что я, несомненно, скоро вернусь. За Элджернона они предложили пятьсот долларов награды, им и в голову не приходило, что мы вместе.
Дойдя до пятой страницы, я был потрясен, увидев фотографию матери и сестры. Какой-то хваткий репортер добрался-таки до них.
Сестра не знает, где находится идиот-гений
(Специально для «Дейли пресс»)
Я перечитал заметку несколько раз, а потом долго смотрел на фотографию. Как описать их?
Я не помню лица Розы. Несмотря на довольно высокое качество снимка, она все еще видится мне сквозь вуаль детства. Да, я знаю ее и в то же время совсем не знаю. Я не узнал бы ее на улице, зато теперь вспомнил все до мелочей - да!
Преувеличенно тонкие черты лица. Острый нос, острый подбородок. Я почти слышу ее голос, похожий на крик чайки. Волосы стянуты в тугой узел. Ока пронзает меня взглядом черных глаз. Мне хочется, чтобы она обняла меня и сказала, что я хороший мальчик, и в то же время боюсь не увернуться от пощечины. От одного ее вида меня бросает в дрожь.
Норма. Миловидна, черты лица не так заострены, но все равно очень похожа на мать. Волосы до плеч смягчают образ. Они сидят на диване в гостиной.
Фотография Розы всколыхнула пугающие воспоминания. Она была для меня двумя разными людьми, и я никогда не знал, кем из них она станет в следующую секунду. Норма прекрасно знала признаки надвигающегося шторма и всегда ухитрялась в нужный момент оказаться вне пределов досягаемости, но меня буря всегда застигала врасплох. Я шел к ней за утешением, а она срывала на мне злобу.
В следующий раз она была воплощенная теплота и нежность, она гладила мои волосы, прижимала к себе и произносила слова, высеченные над вратами моего детства:
Он совсем как другие дети! Он хороший мальчик!
Фотография растворяется у меня перед глазами, я смотрю сквозь нее и вижу себя и отца склонившимися над детской кроваткой. Он держит меня за руку и говорит: «Вот она. Осторожнее, ведь она совсем еще крошка». Она вырастет и будет играть с тобой.
Тут и мама. Она лежит рядом, на огромной кровати, изможденная и бледная, руки безжизненно брошены на одеяло: «Следи за ним, Матт…».
Это было еще до того, как она изменила свое отношение ко мне, и теперь мне понятно, почему это произошло - мама не знала, будет похожа на меня Норма или нет. Потом, когда она уверилась, что ее молитвы не пропали даром и Норма развивается нормально, голос ее зазвучал по-другому. Не только голос, но и взгляд, прикосновение - изменилось все. Словно ее магнитные полюса поменялись местами и тот, что притягивал, начал отталкивать. В нашем саду расцвела Норма, и я превратился в сорняк, имеющий право расти только там, где его не видно, - в темных углах.
Я вглядываюсь в ее лицо, и в душе растет ненависть. Если бы только она не слушала врачей, учителей и всех прочих, торопившихся убедить ее, что я идиот от рождения! Она не отвернулась бы от меня, не стала давать мне любви меньше когда мне требовалось ее как можно больше. А теперь? Зачем она нужна мне теперь? Что она может рассказать о себе? Но все равно, мне интересно.
Поговорить с ней и узнать, каким я был в детстве? Или забыть ее? Стоит ли прошлое того, чтобы знать его? Почему для меня важнее всего на свете сказать ей: «Посмотри на меня, мама. Я - другой. Я нормальный. Я - больше чем обычный человек. Я - гений!»
Мне хочется забыть её, но воспоминания сочатся из прошлого, черня и пачкая настоящее… Еще одна сцена, но я намного старше.
Ссора.
Чарли лежит в постели, одеяло натянуто до подбородка. В комнате темно, если не считать узкой полоски света из-за приоткрытой двери, пронзающей тьму и соединяющей два мира. Он слушает, не понимая слов, но зная, откуда взялся металлический скрежет в голосах родителей. Они говорят о нем. С каждым днем этот тон все больше и больше ассоциируется у него с брезгливой гримасой.
Чарли уже засыпал, когда тихий разговор, доносившийся до него по лучу света, внезапно превратился в ссору. Голос матери резок и визглив, это голос женщины, привыкшей добиваться своего при помощи истерик.
- Его необходимо отослать! Я больше не хочу видеть его рядом с Нормой! Позвони доктору Портману и скажи, что мы решили отдать его в Уоррен.
Голос отца тверд: