— Ты просмотрел записи, сделанные на той неделе, когда пропал Роберт?
— Конечно, только все без толку. В те дни она совсем ничего не писала, а потом просто говорит, что Роберт «ушел».
Исидор изобразил пальцами символические кавычки. Габриель опустил взгляд на распечатку.
— Значит, никаких намеков на трагедию…
— Нет. Она говорит, Роберт ушел, потому что не оправдал надежд — уж не знаю каких — и у него не хватило сил. Возможно, «он ушел» — это завуалированное «его больше нет», то бишь он умер.
— И ничего об утоплении?
— Ни слова. — Исидор помотал головой. — Но эти сестрички замешаны в каких-то чудных делах, Гейб, причем втянули в них и Уиттингтона. Взгляни сюда. Вот, второй абзац.
Мы втроем собираемся вступить в самую великую форму игры. Сегодня мы рассказали о ней Р. Как тонко он все чувствует! Господи, благослови его чуткое сердце. Играть с ним — одно наслаждение. Р. — искатель. Он уже пробовал искать свет истины другими способами, но лишь теперь отправится в настоящее путешествие. Страсть. Смерть. Возрождение.
— Никак не разберу, то ли они планировали сексуальную оргию, то ли пытались втянуть его в религиозную секту. Во что они с ним «играли»? — Исидор побарабанил пальцами по столу. — Если честно, у меня прямо мурашки по спине бегают. Получается, он был у них вроде куклы… Что все это означает?
— Не знаю.
— Что за «игра» и «свет истины»?
— Исидор, я понятия не имею.
— Имей в виду, леди положили глаз и на тебя. Начнешь читать дневник, сам убедишься. Ты для них — очередной «игрок».
— Это точно?
— Факт. Ты — избранный.
— Полагаю, это должно мне льстить.
— Нет, старик. Это должно тебя насторожить.
Габриель снова пробежал глазами распечатку.
Мы с М. не сомневаемся, что Г. идеально подходит для игры. Но в отличие от Р. он не стремится к поиску истины. Духовное обогащение не значится среди его приоритетов. Мгновенное удовлетворение, меркантильность — вот его идолы. Он торгует информацией. Сбывает ее покупателю и умывает руки. С глаз долой, из сердца вон.
Перед нами — великое испытание и большое приключение. Все указывает на то, что он обожает ходить по краю, а риск — это форма самопознания. Мой тип мужчины.
— Ни черта не понять. — Габриель нахмурился и отложил папку. — Проклятье!
— Возможно, ответ спрятан во втором компьютере, в «Ключе Прометея».
— Возможно.
— Принеси мне ки-логгер, и я расшифрую пароль.
— Я заберу его, как только меня опять пригласят в гости. — Габриель угрюмо уставился на папку. — Кому все-таки принадлежит дневник, Морриган или Минналуш?
— Ладно, не вешай нос, скоро узнаем. Теперь ты можешь читать его в любое время. Глядишь, хозяйка дневника чем-нибудь себя и выдаст.
— Надеюсь.
— А может, она не удержится и ухватит тебя за «премилую попку», — ухмыльнулся Исидор, — тут мы ее и расколем. — Хохоча, он попытался увернуться от кусочков сахара, которые швырнул в него Габриель. — Ну, что собираешься делать дальше?
— Раз уж сестры так жаждут общения, я, пожалуй, не буду их разочаровывать и предоставлю себя в их полное распоряжение. Выражаясь твоим языком, потусуемся втроем.
— Ты считаешь, это разумно?
— Разумно, неразумно, какая разница, если можно повеселиться. А пока… мне нужно кое-что почитать.
* * *
На то, чтобы прочесть дневник полностью, у Габриеля ушло почти семь дней. Записи охватывали период приблизительно в пять лет. Некоторые из них были длинные, в несколько тысяч слов, другие — совсем коротенькие. Автор обращалась к дневнику не каждый день, но перерывы, как правило, не превышали недели. Она регулярно вела жизнеописание и с энтузиазмом переносила на бумагу свои мысли.
С помощью вируса, написанного Исидором, Габриель получил неограниченный доступ к электронным страницам дневника. Теперь он мог читать не только прошлые, но и самые свежие записи, а однажды влез в дневник, когда его хозяйка щелкала по клавишам, набирая новые строчки. Странное ощущение — смотреть, как на экране появляются слова, и сознавать, что пишущая и не подозревает о наблюдателе по другую сторону зеркала…
Чаще всего записи были непонятны и маловразумительны:
Белое сияние, свет истины. Я буду искать его, как заколдованный город, ушедший на дно океана, буду идти на глухой звук колоколов его затонувших соборов.
Некоторые идеи и понятия повторялись вновь и вновь. Свет истины, путешествие, игра — все это описывалось крайне туманным языком. Что означал, к примеру, такой абзац:
Зачем искать высшую цель в дымке грез или хаотичных линиях на ладонях? Достаточно просто вступить в игру. Следовать единственно верным путем.
Образы и описания отличались слабой логикой, но автор дневника создала на его страницах волшебный мир, мир буйной фантазии. Дневник отражал необузданное воображение пишущей — поэтичное, загадочное богатство ассоциаций и чувств.
Можно ли услышать солнечный закат? Какого цвета искушение?
Сразу хочется ответить — красного, но это неверно. Красный цвет слишком броский.
Искушение — перышко, скользящее по внутренней стороне бедра. Нежно, дразняще.
Мне кажется, искушение — цвета капуччино, цвета кофе со сливками.
От любви она переходила к смерти:
Смерть не должна быть тонкошеей, дряблой, долго и нудно шамкающей беззубым ртом. Смерти подобает быть сильной и крепкой. Она должна схватить тебя за руку в тот миг, когда ты ринешься во тьму, продуваемую всеми ветрами и изрыгающую языки пламени.
Лейтмотивом в записях звучал приказ самой себе:
Я должна размышлять о своем истинном имени.
Тем не менее хозяйка дневника ни разу его не назвала.
Не все высказывания были таинственны и расплывчаты. Дневник содержал множество прагматичных наблюдений на самые разные темы повседневной жизни: политика, события местного масштаба, поп-культура, пустячные заметки из журналов и газет. Автор блистала остроумием и язвительностью, часто впадала в мрачную угрюмость, а иногда лукавила.
Исидор прав: это не обычный дневник, написанный скучающей дамочкой на качелях в саду. Строчки принадлежат женщине со сложной, богатой натурой.
Хотя она много рассуждала на духовные и религиозные темы, дневник свидетельствовал о том, что его хозяйка, наделенная агрессивной чувственностью, отнюдь не отказывает себе в радостях плоти. Страницы пестрели описаниями любовных свиданий; о мужчинах, чьи имена всегда обозначались только инициалами, она отзывалась тепло, но с неизменной лаконичностью. Каждый из сексуальных партнеров заслуживал всего по нескольку слов. «Азбучный суп» из мужских инициалов хозяйку дневника не интересовал, она воспевала сам акт любви.