— Та, что много лет стояла снятая с петель, — ответила Лиота. — Пару недель назад Сэм починил ее.
— Сэм? — Эйлинора поджала губы.
— Сэм Картер. Очень приятный молодой человек, — пояснила Лиота.
— Он сидел в тюрьме, мама. — Нора вскочила со своего места и снова направилась на кухню.
— О, Боже, — пробормотала Лиота. — Что я наделала!
Корбану был слышен голос Эйлиноры, звучавший на кухне, хотя она говорила не особенно громко, Каталось, все затаили дыхание.
— Я не знала, что ты встречаешься с Сэмом Картером, — заявила она дочери. — Хотя чему теперь можно удивляться?
— Я встречаюсь с ним совсем не так, как ты думаешь, мама, — Энни говорила спокойно и сдержанно. — Он просто мой друг.
— Ну, конечно. Теперь так называют подобное непотребство.
Услышав эти слова, Фред насторожился.
— Извините. — С побледневшим лицом он поспешно прошел на кухню и что-то зашептал на ухо Эйлиноре, но та даже не стала его слушать.
— Это наши с дочерью дела, Фред. Не вмешивайся, пожалуйста.
— Мама, прошу тебя…
— Я так и знала, что этот день станет кошмаром. Я так и знала! Я ведь говорила тебе.
— Замолчи, Нора.
— Что ты сказал?
— Ты прекрасно слышала, как и все в этом доме. Если праздник превратится в скандал, то лишь по твоей вине. Вернись в гостиную и займи свое место!
Корбан заметил, что глаза Лиоты наполнились слезами. На лице Арбы он прочел жалость и злость. Зато Джордж сохранял полное спокойствие и даже не оторвался от телевизора. Дженни сидела со страдальческим выражением лица, пытаясь улыбаться. Голоса на кухне стали звучать более приглушенно, но были такими же раздраженными.
— Пожалуй, я выйду подышать свежим воздухом, — сказал Корбан и поднялся с места. В конце концов, если он уйдет, никто не будет по нему скучать.
— Выбросьте это из головы, — остановила его Лиота, сразу догадавшись, что он задумал.
— Что выбросить?
— Вы прекрасно знаете что, Корбан Солсек. Вы остаетесь.
Джордж повернул к ним голову и нахмурился. Когда же Корбан посмотрел на него, он поиграл желваками и снова уставился в телевизор.
— Пусть идет, если хочет, мама.
Этого было достаточно, чтобы Корбан окончательно убедился в правильности принятого им решения.
— Я только постою на крылечке, Лиота.
— Обещаете?
— Обещаю.
Он не возвращался, пока не позвали к столу. Индейка получилась на славу, хотя Эйлинора и не желала признать это. Она сидела за столом с выпрямленной спиной и бледным лицом, крепко сжав губы и опустив глаза в тарелку. Разговаривали только Энни, Лиота, Арба и Дженни.
— Давайте помолимся, — предложила Лиота, которую посадили на почетное место во главе стола. Глаза Энни снова засияли, когда она протянула одну руку бабушке, а другую матери. Все соединили руки, но не все с большим желанием. Корбан чувствовал себя неловко, заметив это, Арба пожала его руку и ободряюще улыбнулась.
— Сегодня Твой день, Господи, вся моя семья снова собралась под одной крышей, впервые за столько лет. Благодарю Тебя, Иисус. — Голос Лиоты звучал чуть хрипловато. После короткой паузы она продолжила: — Помоги нам, Господи, быть мудрыми и чистыми сердцем. Приди, побудь с нами за этим столом. Просим Тебя во имя Сына Твоего Иисуса. Аминь.
После молитвы все стали накладывать себе угощение.
— В начинке совсем не чувствуется арахиса, — заметила Эйлинора и посмотрела на Энни. — А устриц ты положила?
— Нет, в этот раз нет.
— Я никогда не ела такой вкуснятины, — заметила Дженни, не скрывая своего восхищения. — Все просто замечательно, Энни.
Эйлинора, посмотрев на Дженни, поджала губы и молча принялась за еду. Наступило неловкое молчание. Только на кухне раздавался детский смех.
— Что они там делают? — с явным раздражением спросила Эйлинора.
— Веселятся, — ответил Фред.
Корбан вспомнил своих родителей и подумал о том, что День благодарения в их семье всегда проходил одинаково. Мать вкалывала на кухне, а отец что-то мастерил у себя в комнате. Для них этот день был похож на все остальные с той лишь разницей, что отец не звонил покупателям и продавцам и позволял себе отдохнуть от работы. Но не от других занятий. Даже когда ему удавалось хорошо заработать, он не сидел сложа руки, подталкиваемый воспоминаниями о полных лишений годах своего детства. Он не мог смириться с тем, что вырос в бедности, его преследовало ощущение собственной неполноценности.
Родители Корбана жили в элитном районе, у них был большой дом, у ворот которого постоянно дежурил охранник, но все это не могло изменить отца. Обжегшись на молоке, он дул на воду. И вот в один день его не стало. Он умер от обширного инфаркта прямо за письменным столом. Мать несколько лет носила траур, потом снова вышла замуж. Теперь она установила в доме новые традиции. День благодарения — в Париже. Рождество — в Женеве.
А готовит всегда кто-то другой.
Вдруг ему в голову пришла странная мысль, и от нее на душе стало тяжело.
А не такой ли я, каким был мой отец? Мне тоже приходится постоянно что-то доказывать. А зачем? И кому? Что же я делаю? Куда иду?
— Прекрасный обед, Энни. — Джордж первым вышел из-за стола. Оставил еду на тарелке и даже не задвинул свой стул.
— Джордж, — упрекнула его Дженни.
Снова включив телевизор, он сел на диван.
— Я только хочу узнать, какой счет.
— И почему в нужный момент нельзя отключить электричество? — посетовала Дженни.
— Во время войны нам часто приходилось выключать свет, — заговорила Лиота. — Раздавалась сирена, и мы опускали шторы и сидели в темноте. Иногда дети от страха были ни живы, ни мертвы. За затемнение в нашем квартале отвечала Мельба, которая жила через два дома от нас. Она обычно прохаживалась по улицам и следила, чтобы нигде не включали свет. Твой дедушка…
— Нас никто не бомбил, — перебила ее Эйлинора.
— Да, если ты сбрасываешь со счетов Перл-Харбор, милая.
Эйлинора вспыхнула.
— Перл-Харбор за океаном, мама. И война закончилась много десятилетий тому назад.
Корбану, сидевшему за столом напротив Эйлиноры, захотелось дотянуться до нее и дать ей пощечину. Она может далеко зайти, разговаривая так с Лиотой. Крепко сжав зубы, он напомнил себе, что не является членом ее семьи, поэтому не его ума это дело.
Энни посмотрела на бабушку:
— Я бы послушала про войну.
— Зачем? — оборвала ее Эйлинора. — Мы тогда были нищими. Мамы никогда не было дома. А бабушка и дедушка Рейнхардт постоянно ссорились.