— Старый отшельник, — шепнул Тошан.
Размер животного поразил Эрмин. Лось был намного крупнее лошади. Похоже, лай маламутов его рассердил, потому что он повернулся и рысью побежал прочь, покачивая массивной головой, отягченной некрасивой шишкой в области ноздрей.
Тошан воспользовался моментом и ускользнул от своей молодой супруги. Обнаженный, он стоял у костра и подгребал угли палкой. Потом, прихватив жестяную банку, он пошел к источнику за водой.
— Как ты не мерзнешь, ведь на улице мороз? — крикнула ему вслед Эрмин.
— А ты сама попробуй! — ответил он. — Давай! Дыши глубоко, бегай, прыгай!
— Без одежды и босиком? — воскликнула она.
«Он испытывает меня — мою выносливость, мою смелость, — сказала она себе. — И в моих интересах пройти испытание, ведь моя свекровь может иметь такие же привычки…»
Эрмин не в первый раз с опаской думала о крещеной индианке, которая дала жизнь ее красавцу Тошану и с которой ей предстояло вскоре познакомиться.
«Я должна доказать ей, что я не мокрая курица!» — решила она и выпрыгнула из своего теплого шерстяного гнездышка.
Сначала она ничего не почувствовала, потому что тело разогрелось в любовных утехах, но стоило ногам коснуться затвердевшего снега, как по телу пробежала волна холода. Еще секунда, и она отказалась бы от своего намерения…
Но тут она услышала зов Тошана. То, что Эрмин увидела, ее ошеломило: Тошан обливался ледяной водой.
— Иди сюда! Если сделаешь, как я, всю зиму не будешь мерзнуть!
Эрмин побежала к нему, представляя, что со стороны выглядит весьма соблазнительно. Она ощущала, как двигаются ее груди и ягодицы, и это было приятно.
— Мин, твое тело и правда похоже на ракушку! — крикнул он. — Белое, как перламутр!
Он несколько раз облил ее ледяной водой и хорошенько растер. Сперва она душераздирающе кричала, но скоро ощутила, как под кожей разливается живительное тепло.
— Ты прав, мне теперь совсем не холодно, — удивилась она.
Огромный оранжевый шар солнца поднимался по небу, рассеивая серые сумерки. В розоватом свете зари Эрмин увидела следы, оставленные огнем на теле ее возлюбленного, — в районе поясницы, на ягодице и бедре. Светло-розовые шрамы выделялись на фоне красноватой атласной кожи. Растроганная, она прижалась к нему и стала целовать его грудь.
— Мой любимый муж… — прошептала она.
Он подтолкнул ее обратно к костру.
— Нужно поскорее одеться. Поедим немного — и в путь!
Девушка свернула свой свадебный наряд и снова оделась «мальчиком» — натянула теплые штаны и толстый свитер. Потом налила себе кофе и разложила на камне возле огня булочки, чтобы они согрелись.
— Мне нравится такая жизнь, — объявила Эрмин. Ее голубые глаза с обожанием смотрели на мужа.
— Не знаю, что бы я делал с женой, которой не понравилась бы такая жизнь, — ответил Тошан.
— Но потом мы ведь будем жить в доме?
Он посмотрел на нее, и лицо его стало серьезным.
— Нет. Зачем нам дом?
Эрмин не смогла скрыть своего замешательства, и он рассмеялся.
— Я шучу, певчая птичка! Мои дети родятся не на лесной опушке. У нас будет дом.
Больше на эту тему они не говорили. Складывая карту региона, Тошан обрисовал Эрмин их маршрут.
— Нам нужно попасть в порт на Перибонке, но я предпочел бы проехать вдоль берега озера Сен-Жан, подальше от поселков. Мы едем на север.
— Ты волен везти меня куда угодно, — сказала она. — Я никогда не уезжала из Валь-Жальбера, разве что в Роберваль. А за тобой я пойду на край света!
* * *
До Перибонки — поселка, расположенного в устье одноименной реки — они добрались меньше чем за двое суток. Стояла холодная сухая погода, поэтому они старались проехать как можно больше за короткие, но солнечные дни. Ночью температура падала до минус двадцати. Укрывшись одеялами и мехами, они прибегали к лучшему на свете способу согреться.
Этот странный медовый месяц изменил привычки Эрмин. Она перестала смотреться в карманное зеркальце и без отвращения намазывала медвежьим жиром нос и губы. Второпях разжигать костер вечером на привале казалось ей забавной игрой.
Она всегда с нетерпением ждала наступления ночи. Эрмин была до потери сознания влюблена в своего мужа, и их взаимное влечение усиливалось с каждым днем. Немало времени они проводили и у костра за разговорами. Тошан рассказывал о счастливом детстве в доме родителей и о печальном периоде, когда он жил воспитанником в приюте у монахов в Кеногами. Она в деталях рассказала ему историю своих родителей, умолчав лишь о постыдном прошлом Лоры. Открыв для себя прелести плотской любви, Эрмин на многие вещи стала смотреть по-иному. Теперь она лучше понимала, какие муки приходилось терпеть матери, против собственной воли отдаваясь чужим мужчинам.
Тошан сожалел о кончине Жослина и искренне восхищался силой характера Лоры. Единственное, что он ставил ей в упрек, — это то, что она разбогатела без всяких усилий со своей стороны.
— Моего отца погубила жажда золота. Он надеялся разбогатеть, — рассказывал он жене. — Он думал об этом день и ночь. Обещал нам роскошную жизнь… И что же? Он недооценил мощь вскрывшейся ото льда реки, ее сумасшедшую ярость. Она сбила его с ног и унесла вниз по течению.
— Это трагический несчастный случай, Тошан. Но и моя мать достаточно настрадалась от бедности, — заметила Эрмин. — Она щедра со всеми, и у нее доброе сердце. Сначала, когда мы только-только встретились, она казалась мне дамой из высшего света, надменной… И я тоже проклинала ее богатство. Но ты увидишь, она хорошая и милая.
Однажды вечером Тошан завел разговор о Хансе Цале. Когда расспросы стали особенно настойчивыми, молодая супруга проявила неожиданную твердость.
— Я не спрашиваю тебя о девушках, которые были до меня. Тебе скоро исполнится двадцать пять, и твоя сноровка заставляет меня предположить, что опыта у тебя достаточно. Ханс целовал меня, это правда, но мне это было немного неприятно. Ты доволен?
Больше вопросов Тошан не задавал. Он всегда пользовался успехом у женщин, и любовных приключений у него было больше, чем пальцев на руках.
Ближе к полудню они делали остановку, чтобы пообедать, не отказывая себе в удовольствии поцеловаться, приласкать друг друга и, если вокруг никого не было, заняться любовью при свете дня, полуодетыми.
«Видел бы меня сейчас Жозеф! — говорила себе в такие моменты Эрмин. — Он бы назвал меня развратницей и падшей женщиной!»
Жозеф посещал ее мысли чаще, чем ей того хотелось бы. Она старалась забыть о своем опекуне, но однажды утром, когда они были почти в Перибонке, о нем вспомнил и Тошан. С озабоченным видом юноша спросил, куда она положила их свидетельство о браке.