Аня засмеялась. Теперь можно было смеяться без всяких опасений, так как в голосе Кэтрин уже не было горечи. В нем звучали лишь сожаление и раздражение.
— Во всяком случае, мы будем подругами, и наша дружба начнется с того, что мы весело проведем здесь следующие десять дней. Я всегда хотела подружиться с тобой, Кэтрин, через богемную "К"! Я всегда чувствовала, что под всеми твоими шипами и колючками есть нечто такое, ради чего стоит постараться подружиться с тобой.
— Так вот что ты на самом деле думала обо мне? Я часто задавалась вопросом, какой ты меня видишь. Что ж, барсу придется заняться изменением своих пятен [41] , если это вообще осуществимо. Я могу поверить почти во что угодно в этих твоих Зеленых Мезонинах. Из всех мест, в каких я была, это первое, где я чувствую себя дома. Я хотела бы быть более похожей на других людей… если еще не поздно. Я даже попрактикуюсь в изображении солнечной улыбки, чтобы встретить ею этого твоего Гилберта, когда он приедет сюда завтра вечером. Конечно, я уже забыла, как говорить с молодыми людьми… если вообще когда-либо это знала. Он просто будет считать меня старой девой и третьей лишней… Интересно, буду ли я, когда лягу сегодня в постель, злиться на себя за то, что сняла маску и позволила тебе заглянуть в мою трепещущую душу?
— Нет, не будешь. Ты подумаешь: «Я рада, что теперь она увидела во мне просто человека». Мы уютно свернемся под теплыми, пушистыми шерстяными одеялами — скорее всего, в каждой постели окажутся две грелки с водой, так как, вероятно, обе — и Марилла, и миссис Линд, — опасаясь, что другая об этом забыла, положат по грелке. И ты ощутишь восхитительную сонливость после этой прогулки в морозном лунном свете. А потом не успеешь оглянуться, как уже будет утро и ты почувствуешь себя как первый человек, открывший, что небо голубое. А еще ты углубишь свои знания о плам-пудинге, так как поможешь мне приготовить его ко вторнику — великолепный, с коринкой и множеством изюма.
Аня была поражена тем, какой миловидной показалась ей ее спутница, когда они вошли в дом. После долгой прогулки на морозном воздухе у Кэтрин был великолепный румянец, а именно цвет лица имел решающее значение в том, что касалось ее внешности.
«Да она была бы настоящей красавицей, если бы носила шляпы и платья, которые ей к лицу, — размышляла Аня, пытаясь вообразить Кэтрин с ее черными волосами и янтарными глазами в слегка надвинутой на лоб темно-красной бархатной шляпе, которую недавно видела в одном из саммерсайдских магазинов. — Я непременно должна подумать, что тут можно сделать».
В субботу и понедельник в Зеленых Мезонинах происходили веселые события. Был приготовлен плам-пудинг и привезена в дом рождественская елочка. Кэтрин, Аня и близнецы ходили в лес за ней, красивой маленькой елью, срубить которую Аня согласилась лишь потому, что принадлежащий мистеру Харрисону расчищенный участок, где росло деревце, все равно должны были раскорчевать и вспахать предстоящей весной.
Собирая ползучую хвою и плаун для венков — им даже попалось несколько папоротничков, всю зиму остававшихся зелеными в одной глубокой лощине, — они бродили по лесу, пока день и ночь не обменялись улыбкой поверх спрятанных под белым покровом холмов, а тогда все четверо с триумфом возвратились в Зеленые Мезонины, где их уже ждал высокий молодой человек с карими глазами и небольшими усами, делавшими его настолько старше и солиднее, что Аня на один ужасный момент засомневалась, действительно ли это Гилберт или кто-то незнакомый.
Кэтрин, слегка улыбнувшись — она пыталась сделать улыбку насмешливой, но это ей не вполне удалось, — оставила их вдвоем в гостиной, а сама весь вечер играла в разные игры с близнецами в кухне. К своему удивлению, она нашла, что это доставляет ей удовольствие. А как интересно было отправиться вместе с Дэви в подвал и обнаружить, что в самом деле остались еще на свете такие невероятно вкусные вещи, как сладкие яблоки! Кэтрин никогда прежде не бывала в подвале сельского дома и понятия не имела, каким восхитительным, пугающе таинственным, полным теней может быть это помещение при свете свечи. Мир уже казался теплее. Кэтрин впервые осознала, что даже для нее жизнь может быть прекрасной.
В рождественское утро, ни свет ни заря, Дэви поднял невообразимый шум, зазвонив в старый коровий колокольчик и принявшись бегать с ним вверх и вниз по лестнице. Марилла пришла в ужас оттого, что он вытворяет такое, когда в доме гостья, но Кэтрин вышла из спальни смеясь. В ее отношениях с Дэви как-то сам собой возник дух товарищества. Она чистосердечно призналась Ане, что ей не нравится безупречная во всех отношениях Дора, но что Дэви — ее поля ягода.
Открыть парадную гостиную и раздать подарки пришлось еще до завтрака, иначе близнецы — даже Дора — были бы не в состоянии есть. Кэтрин, которая не ждала ничего, кроме, быть может, подарка по обязанности от Ани, обнаружила, что получает подарки от всех: связанную крючком яркую шерстяную шаль от миссис Линд, саше с фиалковым корнем от Доры, ножик для разрезания бумаги от Дэви, корзинку крошечных баночек с разными желе и вареньями от Мариллы и даже маленькое бронзовое пресс-папье в виде чеширского кота [42] от Гилберта. А еще, свернувшись на кусочке теплого мохнатого одеяла, лежал привязанный к елочке милый маленький щенок с темными глазками, чуткими шелковистыми ушками и обворожительным хвостиком. К его шейке была привязана карточка с надписью: «От Ани, которая все же берет на себя смелость пожелать тебе веселого Рождества!»
Кэтрин схватила в объятия шевелящееся мохнатое тельце и сказала дрожащим голосом:
— Аня, он прелесть! Но миссис Деннис не позволит мне держать его. Я просила у нее позволения завести собачку, и она отказала.
— С миссис Деннис я все уладила. Вот увидишь, она не будет возражать. Да и в любом случае, Кэтрин, ты не останешься у нее надолго. Ты должна найти себе приличное жилье, теперь, когда ты выплатила то, что считала своим долгом. Взгляни на этот чудесный почтовый набор, который прислала мне Диана. Разве не увлекательно смотреть на чистые листы бумаги и спрашивать себя, что же будет написано на них?
Миссис Линд была рада, что Рождество в этом году белое, не быть тучной могильной земле, если Рождество белое, — но Кэтрин оно казалось и пурпурным, и малиновым, и золотым. И последовавшая за ним неделя была так же прекрасна. Прежде Кэтрин часто с горечью задумывалась о том, что чувствует тот, кто счастлив. Теперь она узнала это. Она расцвела совершенно поразительным образом. Аня чувствовала, что наслаждается ее обществом.
«А я-то боялась, что она испортит мне Рождество!» — удивилась Аня про себя.